Дмитрий Галковский - Бесконечный тупик

Бабель писал о своём приезде в чекистский Петроград:

«Ванна была старинная, с низкими бортами … На палевых, атласных пуфах, на плетеных стульях без спинок разложена была одежда – халат с застёжками, рубаха и носки из витого, двойного шёлка. В кальсоны я ушел с головой, халат был скроен на гиганта, ногами я отдавливал себе рукава … Кое-как мы подвязали халат императора Александра III и вернулись в комнату, из которой вышли. Это была библиотека Марии Фёдоровны … Библиотеку Марии Фёдоровны наполнил аромат, который был ей привычен четверть столетия назад. Папиросы двадцать сантиметров в длину и толщиной в палец были обёрнуты в розовую бумагу; не знаю, курил ли кто в свете, кроме всероссийского самодержца, такие папиросы, но я выбрал сигару (из соседнего ящика) … Остаток ночи мы провели, разбирая игрушки Николая II, его барабаны и паровозы, крестильные его рубашки и тетрадки с ребячьей мазнёй. Снимки великих князей, умерших в младенчестве, пряди их волос, дневники датской принцессы Дагмары, письма сестры её, английской королевы, дыша духами и тленом, рассыпались под нашими пальцами … До рассвета не могли мы оторваться от глухой, гибельной этой летописи. Сигара … была докурена».

На следующий день вымытого Бабеля представили Урицкому, и он был зачислен в штат ЧК:

«Не прошло и дня, как всё у меня было, – одежда, еда, работа и товарищи, верные в дружбе и смерти, товарищи, каких нет нигде в мире, кроме как в нашей стране. Так началась 13 лет назад превосходная моя жизнь, полная мысли и веселья».

Где же тут русская история? (289)От русской истории остался халат, старые фотографии, игрушки детей, которые перебирают любопытными щупальцами уэллсовские осьминоги.

Примечание к №239

Но ум-то у него (Бердяева) был слабенький, женский.

Бердяев утверждал, что его философия есть прежде всего философия человека, философия антропологическая и необъективированная, то есть не претендующая на самостоятельное абстрактное существование:

«Национальность есть моя национальность и она во мне, государственность – моя государственность и она во мне, церковь – моя церковь и она во мне, культура – моя культура и она во мне, вся история есть моя история и она во мне. Историческая судьба народов и всего человечества есть моя судьба, я в ней и она во мне. Я живу в прошлом и будущем истории моего народа, истории человечества и истории мира. И все жертвы всемирной истории совершаются не только мной, но и для меня, для моей вечной жизни».

Но на самом деле Бердяев поставил в центр своего философствования не конкретного человека, а абстрактного Человека. И поэтому его «Самопознание» обернулось «Саморазоблачением». В бердяевском «Самопознании» есть всё, кроме самопознания, так же, как в романе О'Генри «Короли и капуста» есть всё, кроме королей и капусты.

Бердяев, хотя и написал «Смысл творчества», не был творческой личностью. Это интерпретатор и популяризатор. (258)Он этого не понимал, так как в его сознании отсутствовала категория смирения и, следовательно, «самопознание».

Бердяев, особенно для поверхностного читателя, говорит хлёстко, звонко, интересно. Но лишь тогда, когда речь идёт об общих декларациях. Его характеристики конкретных людей как правило глубоко ошибочны, наивны и лишь в простейших случаях относительно верны (то есть, попросту говоря, банальны). На самом деле философия Бердяева всегда была глубоко объективированна и целиком находилась в мелком русле западноевропейского просветительства (Фейербах, его восхищавший, и т. д.) Единственное, что отличает его от моралистов XVIII в., – это русское спохватывание, хотя и достаточно рудиментарное. (265)Из-за этого Бердяев иногда проникает в более глубокие слои бытия. Но это лишь «экскурсы», «бон мо». Бердяев останется в истории русской философии негативно, как человек, с которым когда-то спорили, которого часто цитируют, но никогда не читают. В бердяевщине нет личности. Её субъективизм огромен, но носит чисто декларативный характер. Сочетание разрушительное. Настолько разрушительное, что нет даже необходимости в сколько-нибудь существенной критике Бердяева. Достаточно сопоставить его ЛИЧНОСТЬ с его философией, и уже от этого всё рухнет.

Примечание к №240

в алтарной части церкви повесили большой портрет Толстого

Чтобы появился Герострат, необходимо было построить сложнейший храм. Чтобы было, что сжигать. Но храм Артемиды Эфесской это ведь ещё относительно слабый уровень духовности. А вот какая-нибудь святыня христианская… Икона чудотворная… И она в храме, а храм в монастыре, а монастырь в святых местах, в святой округе, в чистом сосновом бору. И деревья даже растут кругами, наклоняются верхушками к центру. Люди едут с «миллионов квадратных вёрст» сюда, в какую-нибудь Оптину пустынь. Часто пешком. И вот в самый центр, на икону – плюнуть. А? Подрисовал угольком усы на рекламе – штраф 15 копеек. А тут – смерть. И смерти мало. Потому что плевок в самую душу народа.

Как хрупко, хрупко всё. Чем святее, тем беззащитнее. Чем выше культура, тоньше, тем она ранимее и тем выше, тем жирнее зло.

И вот инквизиция, иезуиты. Пустили масоны уточку мальчику семилетнему: «Вот картинка. Иезуиты. Они плохие». Слышишь, запоминай: «Дядя плохой». Ни истории инквизиции, ни сил, против которых она боролась. Этого русским знать не полагалось. Объяснили про прогрессивных ведьм, которых реакционные монахи пытали и ели. Ну понятно, где в Европе ХVI века образование, где библиотеки, где сконцентрированы наиболее образованные люди? Конечно, не в монастырях! Монастыри душат культуру, мучают грамотных и культурных поселян.

В одной из ранних работ Соловьёв проговорился в примечании:

«Известно, что когда римский престол под невыносимым давлением европейских правительств, управляемых франкмасонами, решился упразднить иезуитский орден, во всем мире одна Россия дала убежище гонимым монахам, и под могущественным покровительством Екатерины II они могли сохраниться как учреждение до своего официального восстановления Пием VII».

Тут бы и вступиться правдолюбцу-то. Ведь принял католичество. Указал бы на подлинную трагедию, на работу масонской разведки в среде католического духовенства. Рассказал бы о том, как центр западной культуры был постепенно перерождён. Рассказал бы о сожжённой на кострах инквизиции. Нет, Соловьёв был поумней!

Примечание к №237

На известном этапе фасады нужны, и в России без них вообще нельзя.

Окупится, даже если пользы не будет. Не будет пользы, но не будет и вреда. А то ведь получится по идиотской русской присказке: «У людей дураки загляденье каки, а наши дураки те вона каки: дом зажгут и огню рады». Для дураков надо даже специально строить потёмкинские деревни, чтобы они их потом безвредно жгли.