Сэм Грин - Кто здесь власть? Граждане, государство и борьба за Россию

Процесс противопоставления россиян Западу имеет два взаимосвязанных эффекта. Во-первых, политические и культурные различия между россиянами сглаживаются путем подчеркивания их якобы общих воззрений и коллективной уникальности. Во-вторых, происходит – вероятно, не столь очевидная – стигматизация людей, не разделяющих взгляды большинства, в ходе которой эти люди вытесняются из российской общности и признаются своего рода чужаками, возможно, даже антироссийски настроенными. Это может серьезным образом влиять на то, как россияне относятся друг к другу. По результатам недавних исследований фокус-групп, проведенных среди молодых россиян одним из ведущих специалистов по российским медиа Эллен Мицкевич из Университета Дьюка, участникам казалось, что люди, придерживающиеся “мнения, совпадающего с мнением большинства”, в большей степени заслуживают доверия, а работать с конформистами не так рискованно, как с остальными людьми 40 .

Вместе эти элементы – автократия, подконтрольные государству медиа и неидеологическая, патриотическая политика – показывают, что основные политические водоразделы в России сильно отличаются от тех, что характерны для западных демократий. Преданность президенту и преданность стране сплетаются друг с другом. Несогласие и критика порой оказываются сопряжены с опасностями. В то время как в демократических государствах политика определяет программу действий и распределение благ, в рамках путинского авторитарного режима – как и в рамках всех диктатур в истории – политика помогает выявлять друзей и врагов, “здоровых” сторонников и “ненормальных” оппозиционеров. В результате политика и личность в России взаимодействуют иначе, чем на Западе. Вместо того чтобы быть состязанием между консерватизмом и стремлением к переменам, основанном на добросовестности и открытости опыту, российская политика предполагает соответствие общественно приемлемым стандартам мнений и взглядов – или отрицание этих стандартов. Это совершенно другой психологический ландшафт.

Здесь в игру вступает уживчивость. Уживчивых людей больше, чем неуживчивых, заботит мнение окружающих, и они всячески стремятся поддерживать позитивные отношения с другими людьми. Если граждан просят демонстрировать свою преданность стране и народу с помощью политических воззрений, уживчивые люди чаще чувствуют себя обязанными принимать позицию, которую им преподносят как патриотичную, коммунитарную, “нормальную”. Более того, уживчивые люди обычно тяготеют к общедоступным источникам информации и новостей, и это, в свою очередь, позволяет им узнавать, какой позиции следует придерживаться по разным вопросам, включая вопросы, о которых сами они, возможно, даже не задумывались.

Возьмем, к примеру, Анну. По шкале уживчивости Анна набрала шесть баллов из семи. Ее повседневная жизнь, похоже, насыщена беседами и мнениями. Работая продавщицей, она два дня выходит на смену, а затем два дня отдыхает. В выходные она много времени проводит перед телевизором и особенно часто смотрит ток-шоу на канале НТВ. Она регулярно пользуется интернетом и общается с друзьями в Facebook и “ВКонтакте”. Хотя она утверждает, что не поднимает политические темы, часто они сами всплывают в разговорах дома и на работе, с друзьями и родственниками. Анна не считает, что во всем должна соглашаться с окружающими: так, они с матерью расходятся по вопросу о том, должен ли Ленин оставаться в мавзолее на Красной площади, а ее муж, как правило, придерживается более радикальных взглядов. И все же часто она прислушивается к мнению окружающих ее людей.

“Конечно, я прислушиваюсь к мнениям других людей, – сказала она. – На работе, например. Я прислушиваюсь к мнению людей, на которых равняюсь. Людей, которые больше читают и лучше во всем разбираются. Честно говоря, они обсуждают очень интересные мне вещи, но я не собираюсь так сильно в них погружаться. Мне это интересно, важно, я проявляю неравнодушие – и у меня начинает формироваться собственное мнение. В основном я просто слушаю людей, которые что-то знают”.

Андрей, напротив, набрал всего два балла из семи по шкале уживчивости. Конечно, далеко не каждую связь можно считать причинно-следственной, и это особенно верно при попытке понять взгляды и модели поведения отдельного человека. Мировоззрение Андрея формируется под влиянием сложных, в конечном счете непостижимых факторов, но за час беседы с ним у нас сложилось впечатление, что ему не совсем комфортно в своем же обществе. Он не смотрит российское телевидение, которое считает не заслуживающим доверия, но не следит и за оппозиционной прессой: в основном он читает газеты “Известия” и “Комсомольская правда”, однозначно принадлежащие к прокремлевскому лагерю. Впрочем, чаще всего он узнает новости из интернета, но не с конкретных медиасайтов, а из поисковиков: услышав о чем-то в разговоре или по радио, он ищет информацию по этому вопросу в Google или его русском эквиваленте, “Яндексе” (и обращает внимание, что они нередко выдают разные результаты), и читает до тех пор, пока не решит, что разобрался в проблеме.

В связи с этим, в то время как Анна активно придерживается кремлевской позиции по острым вопросам дня – в частности, в отношении законов против ЛГБТ и против святотатства, – Андрей пребывает в блаженном неведении о вопросах, по которым Кремль ожидает от него поддержки. До нашей беседы он слышал о законе о запрете пропаганды гомосексуализма (который он бы точно поддержал), но был не в курсе, что закон уже принят. О законе о защите чувств верующих он даже не слышал (когда мы изложили его суть на языке самого закона, Андрей сказал, что выступил бы против).

Возникает интересный парадокс. Обычно большинство психологических исследований называет уживчивых людей дружелюбными, добрыми и отзывчивыми 41 . Поддержку законов, которые вводят уголовное наказание за открытое обсуждение гомосексуальных отношений и разрешают преследование за святотатство, проявлением доброты не назовешь. Дело в том, что быть уживчивым – это не столько быть добрым, сколько казаться таким. Психологи Уильям Грациано, Джессика Кьерас, Рене Тобин и Мэри Ротбарт провели исследование, в рамках которого просили детей выбирать из коробки любимые и нелюбимые игрушки, объясняя, что им в этих игрушках нравится и не нравится. Затем противные психологи случайным образом дарили детям одну из выбранных игрушек – либо любимую, либо нелюбимую – и внимательно наблюдали за их реакцией. Как вы можете догадаться, дети, которым доставались нелюбимые игрушки, не скрывали своего разочарования. У большинства детей оно было написано на лице. Но небольшое число детей – самые уживчивые из них – могли почти мгновенно спрятать изначальное разочарование и показать, что нелюбимая игрушка радует их почти так же сильно, как и любимая. Грациано с коллегами назвали это “принудительным контролем фрустрации” 42 .