Виталий Павлов - Операция «Снег»

Короче говоря, объем работы на новом участке был для меня нисколько не меньшим, если не большим, чем в нелегальной разведке, но ответственность за дела всей внешней разведки значительно возрастала. Но это меня не пугало. Прав был Фридрих Шиллер: «Ведь узкий круг сужает нашу мысль, с возросшей целью человек взрослеет». Я быстро стал входить в курс новых дел, начав, естественно, с внешней контрразведки. Это подразделение возглавлял высококвалифицированный специалист Г.Ф.Григоренко, ставший впоследствии начальником Второго главного управления КГБ. Его служба находилась в стадии становления, и нам вместе сразу же пришлось отстаивать перед руководством предложения о передаче управлению контрразведки подготовленных кадров и включении в состав легальных резидентур его представителей. Это оказалось довольно трудным делом: у руководителей территориальных подразделений существовало предубеждение против этой линии работы. Помню, что не раз А.М.Сахаровский говорил мне, что только мы двое — он и я — понимаем всю важность скорейшего развертывания борьбы со спецслужбами противника и нужно не отступать, терпеливо и настойчиво разъяснять значение этой работы для обеспечения безопасности всей нашей разведки.

Проще оказалось знакомство с отделами оперативной техники, связи и сотрудничества и взаимодействия с ведомствами госбезопасности дружественных государств, поскольку по всем этим трем направлениям и раньше на посту руководителя нелегального управления мне приходилось действовать до статочно активно.

Среди моих новых обязанностей было представление интересов ПГУ в научно-техническом совете КГБ, обеспечивавшем нужды подразделений государственной безопасности оперативно-техническими средствами. Здесь я тоже смог свободно сориентироваться, так как в нелегальной разведке поддерживал тесное взаимодействие с техническими подразделениями и лабораториями комитета.

Совершенно новым делом явилась для меня пропаганда деятельности разведки в средствах массовой информации, а также в литературе, театре и кинематографии. В первую очередь мне хотелось добиться общественного признания тех разведчиков-нелегалов, которые в прошлом вершили героические дела, а теперь находились на пенсии.

Немало времени отнимала у меня комиссия ПГУ по отбору кандидатов в институт разведки, получившая в среде оперативного состава шутливое прозвище КВН — «комиссии веселых и находчивых», очевидно за те нестандартные вопросы, которые ставились перед абитуриентами.

На новом месте я познал не только теоретически, но и практически, что значит в нашем государстве руководить таким важным и сложным ведомством, как внешняя разведка. На отдельных сторонах и эпизодах этой работы я хочу остановиться подробнее.

Нет нужды доказывать, что успешной разведывательная деятельность может быть только при соблюдении сугубой секретности. Конспирация — один из ее определяющих принципов. В то же время она не может быть и самоцелью. Не зря житейская мудрость гласит: не ошибается тот, кто ничего не делает.

Конечно, бездействие разведчика позволяет сохранять максимальную конспирацию, но тогда какой в ней толк? В связи с этим мне приходят на память «аргументы» одного бездельника, с которым я столкнулся, когда руководил легальной резидентурой в Вене. Он пытался оправдать редкие отчеты о своей деятельности, утверждая, что в целях конспирации избегает посещать посольство, хотя работал под прикрытием другого нашего учреждения, сотрудников которого можно было постоянно встретить в коридорах советского дипломатического представительства. Ради «соблюдения» максимальной конспирации он старался не выходить в город для выполнения полученных поручений и на полном серьезе убеждал меня, что самое важное — «не расконспироваться». Естественно, я постарался как можно быстрее отделаться от этого проходимца.

С другой стороны, мне пришлось на новом месте столкнуться и с фактами бездумного, а иногда и бесшабашного отношения некоторых сотрудников к элементарным требованиям конспирации. Я старался убедить подчиненных, что они должны стремиться сделать конспиративность своей второй натурой, неотъемлемым качеством, которое, однако, ни в коем случае не должно переходить в подозрительность и мнительность.

Конспиративность — не прирожденное качество характера человека и, можно сказать, в известном смысле противоречит таким положительным свойствам, как откровенность и искренность. Поэтому трудно поначалу умело сочетать такие антагонистические начала, но опыт убедительно свидетельствует: выработать в себе приемы конспиративного поведения, приучить себя адекватно реагировать на окружающее, не теряя при этом естественной искренности, вполне возможно.

Насколько важны эти навыки для сотрудников наших легальных резидентур уже на той стадии, когда они только появляются в составе учреждения, которое служит им прикрытием, можно проиллюстрировать на многих примерах. Я приведу лишь один.

Бывший высокопоставленный работник ЦРУ Джозеф Смит в своих мемуарах «Портрет солдата холодной войны» красочно описывает, как американская разведка организовала наблюдение за сотрудниками советского посольства в одной из латиноамериканских стран. Многие квартиры, в которых поселились московские дипломаты, были оборудованы подслушивающей техникой. Цэрэушники организовали пункт наблюдения за посетителями посольства, окружили его персонал целой армией агентов. Их американцы вербовали из числа лиц, которые по своим занятиям постоянно находились в естественном контакте с сотрудниками посольства: владельцев лавок и магазинов, работников клубов и спортивных заведений, бюро услуг и путешествий. Все оперативники резидентуры ЦРУ были обязаны знать в лицо сотрудников посольства и номера используемых ими автомашин для того, чтобы при случайных встречах в городе они могли опознать их. В помещении резидентуры ЦРУ на стенах были развешаны фотографии персонала советского представительства.

Так накапливались данные, позволявшие разведке Вашингтона выделять в массе советских граждан тех, кто может представить интерес в оперативном плане, стать объектами последующей обработки.

Как видит читатель, требования конспирации необходимо выполнять не только во время проведения конкретных разведывательных операций, но и в течение всей, в том числе и обыденной жизни человека, находящегося на службе в разведке.

Я уже упоминал, что среди моих новых обязанностей в руководстве ПГУ было поддержание контакта с научно-техническими и оперативно-техническими подразделениями и институтами КГБ. Ставя перед ними конкретные задачи, участвуя в испытаниях опытных образцов новой техники, я стал лучше представлять, что можно получить из этих служб на вооружение разведки. Речь шла о снаряжении разведчиков самыми современными средствами оперативной техники в таких областях, как фотографирование документов, изготовление контейнеров для передачи информации и валюты, средства пересылки сообщений в тайнописи и микрофильмах. Особо остро стоял вопрос о надежных средствах радиосвязи — ближней, для передачи сообщений при бесконтактных встречах или в местные легальные резидентуры, и дальней, где применялись быстродействующие радиопередатчики, как это было в нелегальной резидентуре Бена. Острая нужда была в то время и в разработке современных средств защиты от подслушивающей техники противниками, в частности, по обнаружению микрофонов в служебных помещениях советских учреждений за границей. Разумеется, по всем возможным каналам, включая и внешнюю контрразведку, мы следили за появлением новых оперативно-технических средств в иностранных спецслужбах, за тенденциями развития техники в этой области.