Андрей Шитов - Четверть века в Америке. Записки корреспондента ТАСС

По опыту знаю, что это помимо всего прочего просто безопаснее — к примеру, в общении с тем же начальством. А самому мне — еще и психологически удобнее. Памяти я не доверяю: ученые давно установили, что человек ее бессознательно корректирует, воспроизводя не столько реальные события, сколько свои воспоминания о них.

Так что чужие байки я слушаю с удовольствием, но сам стараюсь без особой нужды ничего не приукрашивать. Опасаюсь, да и вообще не вижу в этом смысла.

Привычка во всем сомневаться и все перепроверять ценна не только тем, что ограждает пишущего от ошибок и неизбежно вытекающих из них неприятностей. Практика работы в Вашингтоне показала, что это еще и профессиональный инструмент, открывающий поистине бездонный кладезь поводов для новостных заметок в жанре опровержения.

Помню, в 2004 году «Новая газета» напечатала факсимиле разоблачительного «письма американских конгрессменов» о бывшем главе правительства РФ Сергее Кириенко. Буквально пары звонков в аппарат Конгресса оказалось достаточно, чтобы убедиться, что это фальшивка.

Кириенко мне позже звонил, благодарил за публикацию и признавался, что готов был подавать в суд на газету за клевету.

Я его просил этого не делать, но суд все-таки состоялся, и он его выиграл. Для меня же самым поразительным осталось то, что автор и издание, не удосужившиеся заранее элементарно проверить свою псевдосенсацию, и в дальнейшем продолжали ее защищать. Дескать, прежде данный источник не подводил, а стало быть, и в данном случае не было оснований в нем сомневаться.

В американском профессиональном журналистском сообществе, придерживающемся жестких стандартов, в том числе и кодифицированных, подобное было бы просто немыслимо. Виновного немедленно уволили бы с волчьим билетом.

Да и у нас любое заметное нарушение американцами тех же профессиональных стандартов, как правило, подвергается публичному осуждению и осмеянию, причем порой с высоких официальных трибун. Как в том анекдоте: «И эти люди запрещают нам ковырять в носу!»

Но если уж мы так к этому относимся, то спрос «по гамбургскому счету» надо начинать с себя. И отвечать и за свою работу, и за свои источники — хотя бы так, как те же американцы.

Напомню для примера, что Джудит Миллер из New York Times в свое время отсидела почти три месяца за отказ раскрыть свои источники в Белом доме при администрации Буша-младшего. Хотя, как позже выяснилось, те ее же и подставляли, скармливая ей дутые факты о подготовке США к войне в Ираке.

Когда это вскрылось, звездная журналистка, лауреат Пулитцеровской премии, враз лишилась профессиональной репутации. Газете тоже пришлось извиняться. А New York Times — не абы какое издание, а флагман и законодатель мод во всей американской журналистике. И язык не поворачивается сказать про нее, что, мол, и на старуху бывает проруха.

Между прочим, в Белом доме я еще застал легендарную Хелен Томас. Начинала она нести там свою репортерскую вахту аж в 1961 году при Джоне Кеннеди, была первой женщиной-журналисткой в составе президентского пула.

А при мне долго оставалась неофициальным дуайеном пресс-корпуса, сидела в самом центре первого ряда и пользовалась правом не только задавать первый вопрос на брифингах и пресс-конференциях, но при необходимости и намекать пресс-секретарям, что разговор затянулся и пора бы его сворачивать. Причем привилегии были чисто личные, а не корпоративные: агентство United Press International (UPI), где Томас оттрубила более полувека, к тому времени окончательно захирело, так что Хелен работала в Белом доме уже не от него, а от газетного треста Hearst.

Даже мимолетные встречи с ней надолго оставались в памяти. Как-то она представляла экс-президента США Джеральда Форда на встрече с журналистами в Национальном клубе печати и начала так: окинула его лукавым женским взглядом и томно произнесла: «Oh, to be eighty again!» Прямо как если бы спела: «В жизни только раз бывает… восемьдесят лет!»

Я всегда относился к Хелен с огромным пиететом не только из-за ее статуса и былых заслуг, но и потому, что она чуть ли не единственная среди американцев в зале для брифингов позволяла себе «свое суждение иметь» по наиболее важным международным проблемам. Во-первых и в-главных, неустанно донимала политиков и пресс-секретарей вопросами о том, ради чего Америка постоянно воюет вдали от своих берегов. От нее по сути отмахивались, но она поднимала эту тему снова и снова.

Надо сказать, что при всех администрациях от Клинтона до Обамы в американском пресс-корпусе при Белом доме по ключевым внешнеполитическим вопросам царил так называемый патриотический консенсус. Суть его, попросту говоря, сводилась к поддержке собственных властей. К тому, чтобы не ставить особо под сомнение их политику, включая и ее пропагандистское обеспечение.

Для себя самого я это объяснял примитивно просто: соображениями коллективного «национального эгоизма». Но при этом не раз просил и американских коллег: мол, растолкуйте мне, непонятливому, на чем основан такой некритический подход вашей свободной и независимой прессы.

Правда, внятного объяснения так и не добился. Помню, корреспондент одной из ведущих газет, весьма известная и уважаемая пресс-дама, ответила в том смысле, что, мол, репортеры должны передавать новости, а комментарии — это уже другой жанр. И что она лично вообще не позволяет себе на работе иметь собственные мнения по политическим вопросам.

Но обычно мне говорили, что дело не в каких-то редакционных установках или тем более прямых указаниях властей, а в том, что востребовано или не востребовано аудиторией. Дескать, мы и наши СМИ следуем за своими зрителями и читателями.

Мне это, честно говоря, не казалось и не кажется убедительным. На самом деле, на мой взгляд, американская пресса скорее не подстраивается под предпочтения аудитории, а пытается их формировать, особенно в таких чуждых простым людям темах, как внешняя политика. И не думаю, что у UPI или Hearst мог быть какой-то особый подход. Скорее Томас просто на основании личного авторитета позволяла себе плыть против течения.

Хотя ни авторитет, ни возраст не спасли и ее, когда она в 2010 году, за пару месяцев до своего 90-летия, нарушила одно из неписаных вашингтонских табу: публично нелицеприятно отозвалась об Израиле и израильтянах.

Она была дочерью иммигрантов из Триполи и считала себя арабкой, хотя, по ее собственным словам, отца ее, ставшего в Америке Джорджем Томасом, на родине звали Георгием Антониусом, а мать — Марией. Христианские имена те дали и десяти своим детям. Вместе с тем в мемуарах Томас упоминала как о греческой православной церкви, куда, по ее словам, ходили глубоко набожные родители, так и о любимой присказке отца — «Иншалла!» (арабское — «Да исполнится воля Аллаха!»).