Макс Вебер - Власть и политика [сборник]

Если после войны вернется старый режим – а сама собой парламентаризация не начнется, для нее необходима всесторонняя добрая воля, – то пусть похоронят и упование на то, что изменится отношение к немцам в других странах, на которое часто сетуют. Ведь национальная гордость есть не что иное, как функция меры, в какой те, кто принадлежит к некоей нации, имеют хотя бы возможность активно соучаствовать в формировании политики собственной страны.

То, что немец за границей, когда он вылезает из привычной раковины бюрократической опеки, как правило, теряет всякий самоконтроль и всякое чувство безопасности – следствие того, что дома он привык ощущать себя исключительно объектом, но никак не носителем собственного жизнеустройства – именно это и обусловливает неуверенную робость его публичного поведения, каковая является определяющим истоком столь достойного сожаления «братства по отношению к чужим» ( Fremdbrüderlichkeit ). А его политическая незрелость, пока она существует, представляет собой следствие неподконтрольности господствующих чиновников и привычки подвластного населения к тому, чтобы без собственной сопричастности к ответственности, а, следовательно, без интереса к условиям и процессам чиновничьей работы, прилаживаться к последней. Только политически зрелый народ – «народ господ»: народом называются люди, которые держат в собственных руках контроль над управлением своими делами, а также с помощью избранных представителей решающим образом принимают участие в отборе своих политических вождей. Это-то по легкомыслию и упустила наша нация из-за того, что привыкла реагировать на масштабы властителя политики Бисмарка. Некогда обескровленный парламент невозможно возродить сразу же. Необходимо с каждым днем вновь поднимать значение парламента, в том числе – и с помощью каких-либо параграфов конституции. Конечно же, совсем не следует думать о том, будто какой-нибудь такой параграф, который, например, свяжет назначение и отставку рейхсканцлера с парламентским вотумом, внезапно как по мановению волшебной палочки создаст вождей, длящийся много десятилетий дефицит которых в парламенте обусловлен безвластием последнего. Но, пожалуй, для вышесказанного можно создать необходимые организационные предпосылки, и оттого, что появятся вожди, теперь по существу, зависит все.

Лишь народы господ обладают призванием вращать колеса мирового развития. Если же это пытаются делать народы, не отмеченные этим призванием, то против них не только восстает инстинкт безопасности иных наций, но и сами эти народы терпят внутренний крах. При этом под народом господ мы понимаем не то безобразное лицо выскочки, которое приобретают люди, чье чувство национального достоинства позволяет учиться у такого английского перебежчика, как г-н Х. Ст. Чемберлен, тому, что есть «германство», и обучать этому нацию. Хотя, конечно же, нация, которая могла бы производить только хороших чиновников, ценных бюрократов, честных коммерсантов, дельных ученых и техников, а также верных слуг, и к тому же терпеливо сносила бы бесконтрольное господство чиновников, прикрывающееся псевдомонархическим фразерством, – такая нация не была бы народом господ, и лучше бы ей делать свои повседневные дела вместо того, чтобы иметь тщеславие, позволяющее ей заботиться о судьбах земного шара. И пусть нам больше не говорят о «мировой политике», если повторятся прежние обстоятельства. И напрасно литераторы, ставшие добычей консервативного фразерства, дожидаются того, что у немцев за границей разовьется настоящее чувство собственного достоинства, если у себя дома они остаются исключительно полем деятельности чиновничьего господства – пусть даже еще какого дельного в техническом смысле – и если немцам даже нравится, что сытые ученые бенефициарии дискутируют о том, «дозрела» ли нация до той или иной формы правления.

Проповедуемая литераторами воля к бессилию несовместима с той «волей к власти», о которой столь шумно вопят. На вопрос о том, ощущает ли нация себя достаточно зрелой, чтобы нести ответственность семидесятимиллионного народа перед потомками, надо отвечать такими же словами и поступками, как и на вопрос о новом внутреннем обустройстве Германии. Если она не отважится на одно из двух, то ей придется отказаться и от другого. Ибо в политическом смысле это приведет ее в тупик. И тогда действительно эта война, борьба за участие и нашей нации в ответственности за будущее земли, окажется «бессмысленной» и просто-напросто резней. Нам придется искать наших задач в другом месте и переориентироваться в этом направлении.

Правда, типичный снобизм множества литераторов (и даже вполне разумных литераторов) находит эти будничные проблемы парламентской и партийной реформы бесконечно второстепенными: по сравнению со всякого рода спекуляциями насчет «идей 1914 года» или «истинного социализма» и аналогичным литераторским интересам они считают эти проблемы «техническими вопросами-однодневками». Но ведь вопрос-однодневка, который будет вскоре разрешен, – это еще и вопрос об исходе этой войны. Ведь кто бы ни стал победителем, перестройка хозяйственных порядков будет идти своим чередом. Для нее не требуются ни победа Германии, ни новое политическое обустройство империи в духе свободы. Национально мыслящий политик непременно направит свой взгляд и на те универсальные тенденции развития, которые впредь будут властвовать над внешним упорядочением жизненных судеб масс. Но поскольку его как политика волнует политическая судьба собственного народа (в противоположность этому, упомянутые универсальные тенденции развития оставляют его полностью равнодушным), постольку он рассчитывает также на политические преобразования для последующих двух-трех поколений: для тех, кто решает, что получится из его народа. Если он будет вести себя иначе, то он литератор, а не политик. Так пусть же тогда он интересуется вечными истинами и сидит за своими книгами, а не выходит на поле битвы за проблемы современности! В этом бою решается, скажет ли наша нация свое решающее слово в рамках этого универсального процесса. Внутренняя структура нашего государства, в том числе политическая, должна приспосабливаться к задаче, позволяющей это сделать. Предыдущая структура не была на это способна, она годилась лишь для технически неплохого управления и для превосходных военных достижений. Тому, что все это достаточно лишь для чисто оборонительной политики, но не для мировых политических задач – вот чему должна научить нас постигшая нас жутчайшая судьба.

В соответствии с вашим пожеланием я должен сделать доклад, который, однако, непременно разочарует вас в нескольких отношениях. От разговора о политике как призвании и профессии вы непроизвольно будете ожидать высказываний по злободневным вопросам. Но об этом речь пойдет лишь под конец, чисто формальным образом, в связи с определенными вопросами, относящимися к значению политической деятельности во всем ведении жизни. Из сегодняшнего доклада как раз должны быть исключены все вопросы о том, какую политику следует проводить, то есть какое содержание следует придавать своей политической деятельности. Ибо они не имеют никакого отношения к общему вопросу: что есть и что может означать политика как призвание и профессия. Итак, к делу!