Владимир Бушин - Спасатели и гробовщики Владимира Путина

Тут вспоминается другой антисоветчик более крупной весовой категории — Солженицын. Вот как он изображал в своем давно забытом «Архипелаге» отношение народа к другой речи тех роковых дней — к великой речи Сталина: «В одном селе Рязанской области 3 июля 1941 собрались мужики близ кузни и слушали по репродуктору речь Сталина. И как только доселе железный и такой неумолимый к русским крестьянским слезам сблажил растерянный и полуплачущий батька: «Братья и сестры!..» — один мужик ответил черной бумажной глотке: «А-а-а, б…дь, а вот не хотел?» — и показал репродуктору излюбленный грубый русский жест, когда секут руку по локоть и ею покачивают. И зароготали мужики».

Ах, как живописно. Однако, во-первых, повесить репродуктор около кузницы, которые всегда бывали на окраине деревни, на околице, и где постоянный грохот, мог только человек, никогда в русской деревне не бывавший. Радио ставили у сельсовета, у правления колхоза или на площади, если она была в деревне. Не зная такие обыденные вещи, где ж ему было знать непростую душу русского мужика.

А вообще-то такое село с такими мужиками, как не трудно догадаться, находилось вовсе не в Рязанской области, а в черепной коробке сочинителя. И потому его сообразительная вдова, готовя по указанию президента Путина эту книжечку покойного супруга для детского чтения, выбросила из текста все село вместе со всеми картонными мужиками. Ну, в самом деле! Ведь все мужики всех сел, деревень и городов страны, все, кроме идиотов, понимали, что пришла великая беда, надо спасать родину, и не кому другому, а им, и если еще не пришла, завтра придет повестка из военкомата. Потому слушали они речь Сталина, как и вся страна, с великим вниманием. Да и самые лютые антисоветчики — тоже, ибо одни из них, самые тупые, надеялись, что немцы придут и вручат им власть, другие мечтали перебежать к ним. Впрочем, надеялись на Гитлера не только тупые. Разве Михаил Осоргин тупой? Да ведь и Минкина с Гусевым, до сих пор сожалеющих на страницах «Московского комсомольца» о том, что Сталин перед майским праздником в 1945-м году заставил Гитлера пустить себе пулю в лоб, а не Гитлер — Сталина, и не в 1945-м, а еще в 1941-м, — ведь и этих дружбанов тупыми не назовешь. Жизнь многолика…

Но, несмотря на его отчужденность, смотрите-ка, что пишет этот Никулин о первых днях войны: «Мы ожидали скорых побед нашей армии».

Кто ожидал? Как разумные люди могли ожидать, если на их глазах немцы в кратчайший срок распотрошили всю Европу? А сейчас каждый день публиковались сводки Совинформбюро, с каждым днем все тревожней? С другой стороны, хотя сам Никулин не мог это видеть и знать, но он пишет, что на фронте все было из рук вон плохо: ни опытных командиров, ни хорошего оружия в достатке, ни боеприпасов, как полагается, да еще «в бой шли необученные новобранцы…».

Если все так и ему известно, что именно так, то откуда же взялось ожидание скорых побед? Ум врастопырку. Ясно же, что все это ему кто-то наплел, или он прочитал где-то уже после войны, и вот изображает как личные достоверные воспоминания. Да еще издевательски добавил: «Так ковалась наша победа». И не соображает, что квакает из лужи.

Никулин продолжает глумиться: «Ожидали скорых побед, ведь наша армия непобедимая и лучшая в мире, как писали газеты».

И правильно писали-то! — они с Пиотровским и этого сообразить не могут! Армия ни одной европейской страны не смогла оказать немцам хоть сколько-нибудь длительного и достойного сопротивления. Поляков немцы разнесли в две-три недели. О Бельгии, Голландии и говорить нечего. И даже объединенные силы Франции и Англии, которые сами объявили войну Германии и имели после этого не только восемь месяцев для подготовки отпора, но и существенное превосходство сил, были разбиты в считанные 5–6 недель. А Красная Армия пришла в Берлин! Есть разница? Пришла и спасла всех этих цивилизантов. Так чего ж художественные доктора-профессора ухмылялись и зубы скалили по адресу нашей армии да еще и наших газет? Или им так и не известно, чем закончилась война? Сообщаем: нашей великой Победой! Поэтому глумление тут не над Красной Армией, а персонально над самими собой — над Никулиным в могиле и над Пиотровским и Замшевым в кабинетах.

«В первые военные дни, — повествует сочинитель, — в Ленинграде сложилась (Кто ее сложил? — В.Б .) праздничная обстановка… Повсюду слышалось пение, звуки патефонов: мобилизованные спешили в последний раз напиться и отпраздновать отъезд на фронт».

Подумайте только! Газеты и радио каждый день сообщают, что враг прет и прет, мы оставляем один город за другим, а во второй столице — ликование, патефоны, пьянство… Что за диво! Казалось бы, и в первой столице, в Москве-то, должны бы еще более оголтело ликовать, но ничего подобного не было, я это отлично помню. Правда, в первые же дни на Белорусском вокзале прогремела великая песня Александрова:

Это было торжественно, грозно, но вовсе не празднично. Без шума и суеты в Москве и Ленинграде полным ходом шла мобилизация, велась запись добровольцев, города обретали военный облик….

«Литературка» уверяет, что, несмотря на чувство отчужденности при известии о начале войны, Никулин идет добровольцем на фронт. Добровольцев было много, формировались добровольческие полки, дивизии. Но сейчас повелось объявлять добровольцами тех, кто просто не мог быть добровольцем, например, писателей В. Астафьева, Г. Бакланова — им исполнилось 18 лет, и согласно закону их, даже с некоторой отсрочкой, призвали в армию. И Никулин родился 7 апреля 1923 года, его должны были призвать еще до войны, весной 41-го. Как же он позже мог стать добровольцем? Почему не призвали в срок, почему он слушал речь Молотова не в армии, а дома, почему имел возможность любоваться «праздничной обстановкой» первых дней войны в Ленинграде, неизвестно.

ЛГ старается наделить дорогого ей сочинителя ореолом бывалого фронтовика по высшему разряду — он у них и доброволец, и вся война с первых дней за плечами, и четырежды тяжело ранен, но, несмотря на это, дошел аж до самого Берлина… Не хватает только участия вместе с Егоровым и Кантарией в водружении знамени Победы над Рейхстагом. Но его добровольчество, как уже сказано, придумано, а четыре ранения — не перебор ли? Да и участие Никулина в штурме Берлина озадачивает. Газета пишет, что он воевал на Ленинградском фронте, в его тексте однажды упомянут Кольский полуостров, т. е. Карельский фронт. Но ни тот, ни другой фронт в Берлинской операции не участвовали. Может быть, Никулин был таким великим специалистом по штурму городов, что маршал Жуков выпросил его у Сталина с Карельского фронта в штаб 1-го Белорусского как помощника себе? Ну, если так, то возможно…