Владимир Бушин - Спасатели и гробовщики Владимира Путина

В обстоятельном повествовании о войне, конечно, должен быть «мотив» наших неудач и просчетов, но в полный голос надо говорить прежде всего о нашей великой Победе. А Ольге Берггольц никто ничего не диктовал. Вот строки, которыми она встретила войну:

Это могли продиктовать ей только русские небеса.

А кто мог продиктовать это:

Попробуйте диктовать такому поэту, такой женщине. Я-то знал ее… Ольга Федоровна была голосом блокадного Ленинграда… Она умерла сорок пять лет тому назад, и уж вот кто действительно достоин памятника.

Так почему же Гранин, сокрушаясь о чьем-то вранье про войну, никого не назвал хотя бы во время этого круглого стола, почему не защитил хотя бы Ольгу Берггольц как почетный гражданин Ленинграда — ленинградку? Почему? Да потому что не смел, трусил, и потому, что вранье Водолазкина вполне соответствовало по духу его собственному вранью.

За этим «круглом столом» писатель рассказал, что недавно встретился с бывшим канцлером ФРГ Гельмутом Шмидтом, его ровесником, в годы войны солдатом вермахта, участвовавшем в блокаде Ленинграда. Он считает его человеком мудрым и симпатизирующим нашей стране. И спросил мудреца: «Почему вы проиграли войну, хотя могли выиграть? Почему победили мы?». Он до сих пор был уверен, что они могли.

Я думаю, что такой вопрос бывшего советского офицера и советского писателя бывшему солдату вермахта очень удивил многих читателей. Вы подумайте, ему страшно хотелось допытаться, почему же фашисты не разгромили Красную Армию, в которой он служил, и не поработили его родину!..

Что же ответил бывший солдат вермахта? Он сказал: «Вы победили потому, что в войну вступила Америка». И что Гранин? Промолчал. Не посмел сказать: а где она была, могучая Америка, в 1941-м, когда мы, отступая, обливались кровью; в 1942-м, когда мы погнали немцев; в 1943-м, когда мы гнали и гнали их, уже не надеясь на Америку; где она была до лета 1944-го года, когда мы уже освободили почти всю нашу землю и готовились вступить в Неметчину? Где? Где? Где?..

Не решился кумир спросить и о том хотя бы, кто Берлин-то взял?..

Я молчанию этого интеллигента не удивился потому, что мне памятны его совсем не интеллигентные суждения о войне и о литературе о войнах…

Президент Путин сказал, что Гранин защищал Ленинград, что он почетный гражданин Петербурга. Да, это высокое звание он получил, когда губернатором была Валентина Матвиенко, может быть, даже читавшая его книги. Но странные вещи говорил иногда защитник Ленинграда и его почетный гражданин именно о любимом городе в пору войны.

Видимо, как один из самых доблестных участников войны и как самый большой знаток ее истории, Гранин однажды был приглашен в Германию, и вот что он сказал там в бундестаге: «Когда на Ладожском озере лед окреп, по нему проложили Дорогу жизни и началась эвакуация». Началась?.. Да неужели Жданов, командующие Ленинградским фронтом Ворошилов, потом генералы Жуков, Говоров и другие руководящие товарищи не догадывались, что ведь можно эвакуировать и по воде? Существовала же Ладожская военная флотилия, в августе 1941 года в ней насчитывалось 66 кораблей и катеров, даже имелась одна подводная лодка. Да еще, надо полагать, были на озере и гражданские суда. А авиация? И помянутые товарищи не соображали, что все это можно использовать, ждали ледовой дороги? Ведь она, как известно, была открыта лишь 22 ноября 1941 года. Вот только тогда и началась эвакуация? Господи, даже в таком деле — вранье!.. Эвакуация началась за два с лишним месяца до блокады — 29 июня 1941 года, на пятый день после того, как был создан Совет по эвакуации при правительстве (А. Волынец. А. Жданов. ЖЗЛ. 2013. Стр. 333).

И дальше: «Пока не растаял лед на Ладожском озере, удалось эвакуировать 376 тысяч человек». И все? И только? Откуда эта цифра? А куда флотилия делась? Чем занималась? Почетный гражданин Санкт-Петербурга обязан был знать, что эвакуация проводилась и зимой, и летом, и по воде, и по льду, и по воздуху. Всего было эвакуировано около 1 миллиона 700 тысяч человек, в том числе немало самолетами (ВОВ. Энциклопедия. М.1985. С. 401). Именно самолетом, между прочим, вывезли Анну Ахматову.

Гранин старательно вешал недоброкачественную лапшу на большие уши немецким парламентариям и тогда, когда рассказывал им и об одной операции Ленинградского и Волховского фронтов: «Синявинская операция длилась до конца октября. Ничего не получилось с прорывом блокады. Наши войска потеряли 130 тысяч человек». Как потеряли? Ведь потери бывают разные: убитыми, ранеными, умершими от болезней. Он не желал уточнять и сказал так, словно 130 тысяч — это бесспорные потери убитыми. Но, во-первых, Синявинских операций было две: 1941 и 1942 года. Он говорил о первой, которая началась 10 сентября — сразу после того, как немцы 8 сентября захватили Шлиссельбург и замкнули блокаду Ленинграда с суши. Это была первая поспешная попытка ее прорыва, она не удалась. Но в ней участвовали только 54 отдельная армия, которой командовал маршал Кулик, и Невская оперативная группа, они прорывались навстречу друг другу. И войск с обеих сторон было у нас в целом 71 270 солдат и офицеров. А у этого фронтовика-мыслителя одних только убитых почти в два раза больше! Но на самом деле безвозвратные потери в этой тяжелой операции составили 22 211 человек (Г.Ф. Кривошеев и др. Книга потерь. М. 2009. С.178). Он эту цифру преувеличил почти в шесть раз. Размах солженицынский. Словом, дорогой гость из России рассказывал немцам о вещах, о которых не имел никакого представления.

Впрочем, конечно, любой человек может ошибаться, но Гранин все время, долгие годы круто ошибался только в одну сторону — против Кранной Армии, против своего народа. Это дает основание говорить, что мы имеем дело не только с ошибками и плохим знанием предмета, а с обдуманным, сознательным искажением правды. Министр культуры В. Мединский не постеснялся назвать подобные измышления мыслителя «циничным враньем». Депутат Ленинградской Думы Ю. Вишневский потребовал от министра извинений, но он не принес их и имел на это полное моральное право. Это несколько скрашивает участие Мединского в установлении мемориальной доски Маннергейму в Ленинграде. Однако Мединский присутствовал при открытии памятника циничному вралю Гранину. Нетрудно догадаться, как министр себя при этом чувствовал, что думал.

В бундестаге Гранин заявил еще, что «противник мог войти (!) в город», т. е. захватить его. Так почему же не «вошел»? Оказывается, только потому, что понимал: «город и солдаты будут стоять насмерть». А разве в других городах немцев с цветами встречали? Так ведь и в Одессе два с половиной месяца, и в Севастополе больше восьми месяцев стояли насмерть, но немцы все-таки в конце концов «вошли»; и в Сталинград хотели во что бы то ни стало «войти», и «вошли», но, увы, не смогли выйти. Немцы под Ленинградом не знали, что ли, все это? За кого же писатель держит их?..