Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Отчасти именно поэтому в его словах постоянно встречаются сожаления-размышления-наставления: «Если бы я только мог обедать со Сталиным раз в неделю, нам бы удалось избежать всех проблем» [376]. Или: «Только личная встреча давала надежду». Или: «Только главы государств, встретившись лицом к лицу, могут решать насущные вопросы». Или: «Насколько трудным становится положение, когда нельзя собраться и обсудить проблемы вместе». Или: «Не следует думать, что встречи между людьми, занятыми самыми серьезными делами, не могут помочь ходу дела». Наоборот, даже «неофициальный обмен мнениями» способен создать ту атмосферу, которая «позволяет достичь соглашения» [377].

На первый взгляд персональная дипломатия является не столь серьезным элементом государственного управления, но Черчилль отдавал этому виду политической активности большое значение, сконцентрировав на нем значительные дипломатические усилия Британии в период своего премьерства. «Я полагаю, что дружеская, неформальная, личная беседа ведущих политиков из различных стран принесет много пользы», — повторял он неоднократно с публичных площадок и на закрытых собраниях доверенных лиц во время второго премьерства [378].

Далеко не у всех любовь политика к персональной дипломатии вызывала поддержку и одобрение. Во время одного из обедов с Солсбери, Иденом и Батлером в октябре 1953 года премьер стал отстаивать тезис, что во время войны только личные встречи Большой тройки позволяли реально решать насущные внешнеполитические вопросы. Иден начал возражать. Позже он записал в своем дневнике: «депрессивный вечер» [379].

Неудивительно, что Иден выступал против. Являясь на протяжении многих лет руководителем МИД, он рассматривал подход премьер-министра, как вмешательство в собственную епархию и, соответственно, ограничение своей свободы действий, как руководящего лица. Но для Черчилля персональная дипломатия была логическим продолжением превосходства индивидуального начала и твердого убеждения, что колеса истории приводятся в действие личностью, а не массой, и уж тем более не общественными процессами. Еще в «Мальборо» он писал: «Очень часто, когда великие проекты становятся зрелыми, для приведения их в действие необходимо личное прикосновение» [380]. Персональная дипломатия была одной из разновидностей «личного прикосновения», которое позволяло не только «приводить в действие великие проекты», но и решать проблемы, оказавшиеся неразрешимыми на других уровнях иерархии.

Другим, уже не методом государственного управления, а приемом изложения, который часто использует Черчилль, является рассмотрение минувших событий через призму альтернативной истории, расширяющей понимание прошлого, настоящего и будущего, а также подчеркивающей богатство жизни и значение причинно-следственных связей. «Хотя постижение того, что могло бы произойти, если бы какое-то важное решение или явление стало бы иным, является напрасным, сам этот процесс часто соблазнителен и порой весьма поучителен», — отмечал он [381].

Донесение мысли через интеллектуальный экзерсис «если бы…» — довольно распространенный прием в произведениях Черчилля. Особенно тех, которые либо посвящены лично ему, либо рассказывают о его предках. Например, об отце. В двухтомной биографии лорда Рандольфа, написанной в первые годы XX столетия, автор настойчиво проводит мысль, что если бы не злополучная отставка отца с поста министра финансов в декабре 1886 года, если бы не его болезнь, то он смог бы оказать огромное влияние на британскую историю, войдя в нее как социальный реформатор и благодетель. Подобное самовозвеличивание Черчилль использует и по отношению к себе. В «Мировом кризисе» он недвусмысленно дает понять, что если бы во время кампании в Дарданеллах он обладал гораздо большей властью для реализации своего замысла, то предприятие увенчалось бы успехом, военные действия завершились бы раньше и миллионы жизней были бы спасены.

Множество примеров альтернативной истории содержаться также в биографии Мальборо. Если бы герцог был первым лицом, а не находился на службе королевы, и имел бы такую же свободу действий, как Наполеон, то его влияние было бы гораздо более значительным, а достижения — более грандиозными. Интересные пересечения по теме альтернативной истории можно найти между «Мальборо» и «Второй мировой войной». В первом томе биографии своего предка Черчилль пишет, что «триумф Франции под началом Людовика XIV искривил бы и ограничил развитие свободы, которой мы сейчас наслаждаемся, причем сделал бы это в гораздо большей степени, чем господство Наполеона или кайзера» [382]. Аналогичный прием с изображением новых темных веков активно используется автором и в военной риторике. В частности, в знаменитом выступлении 18 июня 1940 года, Черчилль предупреждает, что «если мы проиграем, тогда весь мир <���… > и все, что нам мило и дорого, погрузится во тьму нового Средневековья, только на этот раз оно будет куда более мрачным и продолжительным, благодаря извращенной нацистской науке» [383].

Если говорить о «Второй мировой войне», то особенно часто Черчилль обращается к альтернативной истории в первой книге «Надвигающейся бури», которая описывает предвоенные годы. В упоминании едва ли не каждого знакового события 1930-х годов, в котором, пусть даже косвенно, участвовал Черчилль или которому он давал оценку со страниц газет и с различных трибун, то в явном, то в неявном виде используется оборот: «если бы только послушали меня». Постоянное прокручивание этой формулы не оставляет у читателей сомнений в том, что автор всегда был прав, в то время как остальные — ошибались. При этом Черчилль не всегда разбирает причины, толкнувшие его коллег на принятие того или иного решения, а также почти всегда оставляет за рамками рассуждений анализ того, насколько в действительности вероятность предполагаемого им исхода была выше.

Размышления над тем, как бы мог измениться мир, если бы был выбран иной путь, представлено и в других частях гексалогии. Например, во втором томе автор играет с мыслью, как стали бы развиваться события, если бы Франция не капитулировала летом 1940 года. Французы могли бы продолжить сопротивление в Северной Африке, объединить военно-морские усилия с британцами, взять под контроль Средиземноморье, атаковать Италию. Что бы в этой ситуации предпринял Гитлер, стал бы он отвоевывать Северную Африку, вторгаться в Танжер и Марокко, ведя одновременно бои за воздушное господство над Британией? [384]Достаточно часто схожие рассуждения используются и в последнем томе. Если бы на выборах 1945 года британский народ проголосовал по-иному, поддержав Консервативную партию, то премьер-министру удалось бы предотвратить начало «холодной войны» и стабилизировать международную обстановку. В последнем эпизоде Черчилль вновь, как и в начале своего сочинения, примеряет одежды пророка, пытаясь доказать, что «холодной войны» можно было избежать [385].