Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Содержание и формат, а также время создания этих сборников были особенными. Поэтому для понимания высказанных в них идей с их внутренним развитием и внешним контекстом необходимо отойти от привычного формата изложения, оставив за рамками исследования и историю написания этих сборников, и моменты, связанные с их публикацией. Тем более что и о том, и о другом, говорить особенно нечего. Главной задачей всех этих книг было выражение авторских взглядов и представление их читателям. Взгляды, разумеется, касались наболевших вопросов, причем основной упор был сделан на разборе международной ситуации.

Столь явный крен в сторону внешнеполитических проблем объясняется несколькими факторами с достаточно долгой историей. Сам Черчилль не был неофитом в этой сфере. Он погрузился в бурные воды внешней политики больше тридцати пяти лет назад, когда во время Агадирского кризиса 1911 года сцепы, сдерживающие мир от кровопролития, подверглись опасному испытанию на прочность. На тот момент милитаристского запала для начала боевых действий оказалось недостаточно. Но пройдет всего три года, и человечество погрузится в беспощадный хаос глобальной войны, которая сначала войдет в историю, как Великая, а затем прочно закрепится в анналах под названием Первая мировая. Спустя двадцать лет после того, как мирные договоры были подписаны, а пушки зачехлены, человечество вновь подвергнется испытанию чудовищным катаклизмом, который унесет жизни миллионов людей и еще больше оставит искалеченными. После подобных потерь, казалось бы, сколько еще жизней нужно принести на алтарь всеобщего мира и погашения захватнических амбиций отдельных политиков? Но борьба за сферы влияния продолжалась. «Будущее внушало мрачные предчувствия» — такими словами Черчилль охарактеризовал международное положение после окончания Первой мировой войны. Аналогичные слова он мог бы повторить и осенью 1945 года [2].

Наступивший после окончания Второй мировой период будет связан для Черчилля с активной внешнеполитической деятельностью и строительством того мира, который он считал правильным, или, если соблюдать политкорректность, приемлемым для своей страны. Несмотря на то что этот временной промежуток оказался относительно непродолжительным — всего девять лет, несмотря на то что в первые шесть лет этого периода Черчилль был ограничен в возможностях, находясь в оппозиции и не занимая никакого исполнительного поста, а следующие три года большую часть времени уделяя заботе о собственном здоровье, принятые в этот временной отрезок решения стали одними из самых обсуждаемых в его политической карьере. Причем мнение о них сложилось достаточно противоречивое и неоднозначное.

Большая часть принятых в послевоенные годы решений объяснена и подробно изложена Черчиллем в упомянутых выше сборниках. Но одного их прочтения недостаточно, чтобы пролить свет на истинный характер сформулированной внешнеполитической концепции, а также понять причины, повлиявшие на предпочтение выбранного курса. Обычно, когда имеешь дело со столь запутанными эпизодами, дабы не дать себя увлечь на ложные тропы, имеет смысл начинать исследования с того момента, когда все зародилось. И первая сложность, с которой обычно сталкиваются при таком подходе, заключается в простой, но труднопреодолимой особенности — определить «с чего начиналось» бывает практически невозможно.

Да что говорить об исследователях! Взять, к примеру, того же Черчилля. Он начал думать о послевоенном мировом устройстве не в 1945 году. Еще в ноябре 1942 года, выступая в палате общин, он открыто признался, что «проблемы, связанные с победой, более приятны, чем проблемы, связанные с поражением, но они неизмеримо сложнее». Он предупредил своих коллег, что в своем «стремлении захватить инициативу мы столкнемся с многочисленными трудностями и неотвратимыми опасностями, а также в полной мере встретимся с ошибками, огорчениями и разочарованиями». Эти слова были произнесены отнюдь не на закрытой сессии парламента. Более того, Черчилль включил их в один из сборников военных речей, тем самым давая понять, что не собирается скрывать своих взглядов относительно запутанности проблем, с которыми неизбежно столкнутся политики после достижения победы [3].

Впоследствии Черчилль будет неоднократно возвращаться к высказанным опасениям. Например, в феврале 1945 года он отметит: «Единственное, что связывает союзников, это общая вражда». Спустя три недели будет добавлено: «Ныне мы вступаем в мир факторов, не поддающихся точному учету, где на каждом шагу возникают сомнения». В ноябре 1947 года, выступая перед учениками Хэрроу [96]он констатирует, что проблемы «ревущей и грохочущей войны» сменили заботы «мучительного и обглоданного мира» [4].

И тем не менее, для того чтобы продолжить повествование, все равно придется от чего-то отталкиваться, приняв, пусть и условно, какое-то событие или какой-то момент за начало. Выберем в качестве точки отсчета окончание Второй мировой войны, когда Германия лежала в руинах, а Япония капитулировала. Казалось бы, цель достигнута, общие враги антигитлеровской коалиции разгромлены. Но какой ценой? Не будем сейчас говорить про СССР, вклад которого в общую победу был самым значительным, оставим на время за рамками обсуждения и США, сосредоточив внимание на одном государстве — Великобритании.

На протяжении многих десятилетий британским политикам, некогда стоящим во главе огромной империи, приходилось решать множество сложнейших внешнеполитических и макроэкономических проблем. Но та ситуация, в которой они оказались осенью 1945 года, поразила даже самых выдержанных государственных деятелей. Хотя чему удивляться? Печальный опыт Первой мировой учил, что войны такого масштаба не проходят бесследно. Уже тогда, в 1919–1920 годах, стало понятно, что мир изменился. Привычная для британской политики практика загребать жар чужими руками начала давать сбои. Слишком много сил было отдано на полях Первой мировой, слишком могущественны стали другие страны, чтобы соревноваться за место под солнцем. Первый болезненный удар по британскому самолюбию был нанесен в феврале 1922 года с подписанием Вашингтонского морского соглашения, вводившего ограничения на тоннаж линкоров и линейных крейсеров, который на флотах Великобритании, США, Японии, Франции и Италии определялся теперь отношением 3:3:1,8:1:1. А ведь за десять лет до проходившей в столице США конференции «владычица морей» считала, что ее флот должен превосходить по силе флоты двух самых сильных потенциальных противников.

С потерей господства на море недалек был крах и всей империи, который не замедлила приблизить новая война. Вместо зияющих доспехов и внушающих почтение лавров победа превратилась, по словам Черчилля, в «мешковину и пепел» [5]. На мировой сцене корону гегемона примеряли не в Лондоне. А Лондону, чтобы указать на его новое место, в мае 1945 года были сокращены поставки по ленд-лизу. В августе они прекратились вовсе. Отныне Британия должна была оплачивать все покупки на общих условиях. А чем платить? Страна оказалась на грани банкротства. Война обошлась в девять миллиардов фунтов, поглотив 4,2 миллиарда авуаров и разогнав внешний долг перед США до 4,3 миллиарда фунтов [6].