Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Занимавший в годы войны пост вице-президента Генри Уоллес задастся вопросом, не вызовет ли предлагаемое британским премьером сближение США и Великобритании опасения у других государств насчет претензий двух англоязычных стран на мировое господство? «Подобного рода предположения не должны препятствовать принятию необходимых и правильных мер», — уклончиво ответит ему Черчилль [198].

Сформированный подход распространялся не только на сотрудничество в годы войны. Британский политик стремился установить «особые отношения» с США и после разгрома общего врага [109]. Экс-премьер понимал, что без военной поддержки и экономической помощи Великобритании будет гораздо сложнее преодолеть послевоенный кризис и вернуться на мировую арену. Но как заинтересовать в себе США? Общий язык был хорошим популистским лозунгом, но одного его было явно недостаточно. Черчилль решил начать с признания огромной мощи заокеанского партнера. «Соединенные Штаты достигли вершины славы и власти, которыми не обладала ни одна страна за всю историю человечества», — писал он в одном из писем Трумэну в конце ноября 1945 года. США находятся на «высочайшей точке величия и власти, которую не достигало ни одно сообщество со времен падения Римской империи», — повторит он с понижением в марте 1946 года [201].

Зачем Черчиллю потребовалось столь непритязательным образом источать откровенный елей? Лесть? Не только. От признания величия и превосходства он переходил к важному тезису: власть дает не только полномочия, но и возлагает «ужасную ответственность». Причем эта ответственность приобретает разные формы. Она может касаться как принятия неправильных решений, так и несвоевременного принятия правильных. Именно эту мысль Черчилль и пытался донести до президента США, используя свой наработанный за годы войны политический капитал [202]. Но одними кулуарными беседами и личной перепиской вывести отношения на нужный уровень доверия и взаимной полезности не удастся, считал экс-премьер. Необходимы были более решительные и резкие шаги, способные привлечь общественное внимание.

За несколько десятилетий публичной деятельности, написания текстов и декламации сотен речей Черчилль обрел огромный опыт в ораторском искусстве и сформировал свою систему правил успешного выступления. Одно из них гласило, что великая речь должна быть посвящена исключительно одной теме [203]. Но правила не только создают, их также нарушают. Причем самое интересное случается, когда правила нарушают большие художники или просто те, кто их придумал. Выступление в Фултоне стало одним из самых ярких в карьере Черчилля отступлением от собственных правил. Это выступление, которое принято считать направленным исключительно против СССР, на самом деле касалось двух тем. И противостояние с коммунизмом была только одна из них, причем не самая главная. Еще во время подготовки этой речи Черчилль отмечал в конце февраля 1946 года, что планирует выбрать предмет, аналогичный выступлению в Гарварде в 1943 году. А именно: «братский союз» англоязычных стран, а также меры обеспечения совместной безопасности [204].

Противостояние с коммунистическим блоком и англоязычный союз, хотя и представляют разные грани внешнеполитической концепции Черчилля, на самом деле были крепко связаны между собой. Эти две темы объединены в единый комплекс, рассматривая который можно проследить внутреннюю логику рассуждений британского политика. Согласно профессору Д. Рейнольдсу она выглядит следующим образом: на примере операции «Немыслимое» Черчилль оценил возможность военного противостояния с СССР, понял бесперспективность этого подхода даже при поддержке США, после чего сконцентрировался на поиске дипломатического решения, которое было невозможно для Британии без помощи заокеанского партнера. И в этом отношении выступление в Фултоне с его публичным призывом к «братскому союзу» являлось поистине ключевой вехой на пути укрепления англо-американских отношений [205].

Так получилось, что Фултонская речь стала самой известной в более чем полувековой карьере Черчилля. Она вызвала большой резонанс и стала объектом анализа, восторгов и хулы множества историков и экспертов. Подобное внимание к отдельному явлению или эпизоду в истории обычно играет с ним злую шутку, искажая действительность и оставляя потомкам прошедшее через фильтры субъективного восприятия неверное изображение. Настоящее исследование, как и любое другое, не претендует на объективность. Однако учитывая повышенный интерес к упомянутой речи, а также соответствие ее предмету изложения, остановимся теперь более подробно на этом событии, его истории, последствиях и оценках.

В октябре 1945 года, после возвращения из Италии, Черчилль получил от Фрэнка Льюиса Макклюра (1896–1979), президента Вестминстерского колледжа в Фултоне, штат Миссури, письмо с предложением выступить с «серией из трех-четырех лекций» в рамках программы Фонда Грина [110]. Черчилль получал подобные предложения часто, и все они, как правило, удостаивались вежливого отказа. Аналогичная судьба постигла бы и этот запрос, если бы не находчивость Макклюра. Через выпускника колледжа генерала Гарри Гоукинса Вона (1893–1981), военного помощника Трумэна, ему удалось получить на своем обращении следующую приписку президента США: упомянутый колледж «восхитительное учебное заведение в моем родном штате» [206]. Трумэн надеялся, что Черчилль примет предложение. И, если так, то он даже готов представить экс-премьера аудитории. Черчилль ответил через месяц, согласившись прочитать лекцию о «положении в мире» [207].

Не исключено, что приписка Трумэна была сделана из вежливости и сам президент не рассчитывал на столь участливую реакцию Черчилля, у которого были более важные дела, чем выступление в провинциальном колледже по другую сторону Атлантического океана. Но британский политик ухватился за это предложение, решив использовать появившуюся возможность в своих целях. Так же как и в случае с идеей объединения Европы, ему необходимо было как можно скорее вернуться под софиты международного внимания. А для этого требовалось соблюсти несколько условий, связанных одновременно с содержанием и формой. Черчилль сразу дал понять, что собирается выступить с «политическим заявлением первостепенной важности». «У меня есть послание, которое я собираюсь сообщить вашей стране и всему миру», — сказал он Трумэну в январе 1946 года. Наш герой верил, что творит историю, и в дальнейшем оценивал свою речь, как «самую важную в карьере».

Позаботился Черчилль и о форме подачи материала. Еще в начале своей карьеры, сразу после избрания в парламент в 1900 году, он взял за практику для повышения значимости своих выступлений приглашать знаменитых государственных и общественных деятелей, которые не просто присутствовали, а представляли оратора аудитории. Аналогичный подход он использовал и на этот раз, заручившись поддержкой Трумэна, который согласился прибыть вместе с ним в колледж и сказать приветственное слово. Черчилль также не остался в долгу, акцентировав в своей речи внимание на двух моментах. Первый — оказанная ему «большая и невиданная честь» быть «представленным академической аудитории лично президентом Соединенных Штатов». Второй — для того чтобы сделать это, Трумэн, «несмотря на свои непростые и многочисленные обязанности, счел возможным преодолеть более тысячи миль для возвеличивания» этого выступления.