Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Но и это еще не все. Для освещения исторического эпизода были привлечены все три имевшиеся на тот момент крупные новостные агентства США, была произведена видео- и аудиозапись, а также состоялась радиотрансляция в прямом эфире на всей территории США и Канады. Рассматривался также вопрос телетрансляции, но Черчилль отказался «проводить технические эксперименты» на столь знаковом мероприятии. Одновременно с мощной поддержкой в СМИ был создан ажиотаж с билетами. В начале января Вестминстерский колледж объявил, что на мероприятии смогут присутствовать только обладатели специальных приглашений. Ограничение порождает спрос. За две недели колледж получил пятнадцать тысяч заявок, которые продолжали непрерывно поступать до самого дня X. Для сведения — зал, где состоялось выступление, был способен вместить только три тысячи слушателей [208].

Теперь что касается самого текста выступления. Черчилль планировал назвать речь «Мир во всем мире» [209]. В дальнейшем он изменил название на «Мускулы мира». В отличие от некоторых авторов, сознательно не использующих в заголовках имена протагонистов, Черчилль был в этом отношении проще, предпочитая ставить в заглавие главного героя или главную тему. Именно сохранению мира и предотвращению тех ситуаций, когда «в результате замыслов злодейских умов, поощряемых агрессивными устремлениями <���…> простым гражданам приходится сталкиваться с невероятными трудностями, с которыми они не в состоянии справиться» [210], и было посвящено его выступление. Однако основное внимание публики было приковано не к благородной цели сохранения мира, а к тем средствам, которые политик предлагал для ее достижения.

Черчилль хотел начать выступление с цитаты из байроновского «Паломничества Чайльд-Гарольда»:

Всегда теснятся тучи вкруг вершин,

И ветры хлещут крутизну нагую.

Кто над людьми возвысится один,

Тому идти сквозь ненависть людскую.

У ног он видит землю, синь морскую

И солнце славы — над своим челом.

А вьюга свищет песню колдовскую,

И грозно тучи застят окоем:

Так яростный, как смерч, вознагражден подъем [111].

Когда Клементина прочитала черновик речи с этой цитатой, она поставила вопросительный знак рядом со словом «ненависть». Черчилль согласился с замечанием, признав, что «в отношении США преобладающей эмоцией сейчас является не ненависть, а надежда» [211]. Перечитывая строки любимого Байрона, Черчилль в итоге отказался от них и решил для выражения своих мыслей использовать более прозаический формат.

Сначала в качестве точки опоры он озвучил тезис превосходства США — «самой мощной в мире державы», и затем уже по мостику ответственности («превосходство в силе означает и огромную ответственность перед будущим») перешел к главной теме выступления: братскому союзу англоязычных стран. Для повышения убедительности своих предложений Черчилль использовал различные риторические и психологические приемы. Он предстал сторонником последовательности, обращаясь к недавнему военному опыту совместного сотрудничества: «Необходимо, чтобы последовательность в мыслях, настойчивость в достижении целей и величественная простота в решениях определяли политику англоязычных стран в годы мира так же, как в годы войны». Он сыграл на контрасте, сначала сгущая краски ужасов войны и тирании, а затем предлагая чудодейственное средство в виде «тесного сотрудничества» во всех областях между США и Британским Содружеством наций. Он вселил надежду, замечая, что если предложенное им сотрудничество станет реальностью, «мир забудет о том неспокойном времени, когда пресловутое, но столь неустойчивое равновесие сил могло провоцировать некоторые страны на проведение политики непомерных амбиций и авантюризма» [212].

В этой связи будет уместным вспомнить, что в названии речи присутствовало слово «мускулы». В отличие от своих коллег 1930-х годов политика умиротворения Черчилля основывалась на силе. А учитывая, что должной силой для сдерживания СССР Великобритания после войны не обладала, ей необходим был союз с более могущественной державой. Но ирония заключалась в том, что этот союз был необходим Лондону не столько для борьбы с СССР, сколько для собственного выживания. Одним из самых животрепещущих вопросов, стоявших перед британскими политиками в тот момент, было не развязывание новой войны. Куда больше их беспокоило одобрение Конгресса США на огромный кредит, который позволил бы спасти британскую экономику от банкротства. И именно «особые отношения», а не «железный занавес» были главной целью выступления Черчилля. Заявления о «братском союзе», воспринимаемые широкой публикой как агрессивные призывы к созданию военного альянса против Москвы, для знающих представителей администрации Белого дома и Госдепа имели иной подтекст и касались просьбы об экономической поддержке заокеанского партнера.

Выступление в Фултоне продлилось почти сорок пять минут. Оно стало самым продолжительным за два послевоенных года, не считая выступлений на ежегодной партийной конференции. Но и продолжительные выступления заканчиваются. Рукоплескания утихают. Микрофоны выключаются. Начинается анализ сказанного и реакция. Недостатка в обычных для таких мероприятий восторгов и хвалебных заявлений не было. Но не они определили общий тон. Громко и грозно звучали критические замечания. Последних оказалось неожиданно много, и раздались они с разных сторон.

Выше уже приводилась реакция руководства СССР. Не будем останавливаться на ней здесь, как, впрочем, и на других мнениях последователей коммунистического движения, ограничившись лишь одной яркой публикацией американских коммунистов. Они заметили, что после выступления в Фултоне стало понятно, почему солнце никогда не заходит над Британской империей. Просто Господь не доверяет Уинстону Черчиллю в темноте. Образная острота настолько понравилась нашему герою, что он попросил прочитать ее дважды [213].

Издания США вообще не церемонились в своих оценках. Например, Chicago Sun, которая всего неделю назад изъявила страстное желание опубликовать сборник военных речей Черчилля, на следующий день после событий в Фултоне вышла с разгромной статьей, увидев в «отравляющих доктринах» экс-премьера идею «обеспечить посредством оружия мировое господство США и Британской империи». Nation обвинила Черчилля в том, что своими заявлениями он «добавил значительную дозу яда в и без того испорченные отношения между Россией и западными странами». Оценивая предложения относительно создания братского союза англоязычных стран, в Wall Street Journal откровенно заявили, что «Соединенные Штаты не хотят никакого союза и всего того, что связано с любым союзом с какой-либо страной». Черчилля журили за возвращение к старой дипломатии с ее альянсами, сферами влияния и гонками вооружений, то есть за все то, что вместо предотвращения войн, наоборот, приводило к военным конфликтам. Британскому политику ставили в вину попрание Устава ООН и стремление вернуть своей стране прежнюю значимость за счет объединения сил с влиятельным союзником.