Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

— Милым тигром, — ответил сэр Уинстон.

— А ты, Ари?

— Тоби [167].

— Почему?

— Потому что все будут тебя любить и заботиться о тебе. Также все будут думать, что дурачат тебя, в то время как на самом деле дурачить их будешь ты.

— А что насчет тебя, Энтони? — спросил Черчилль.

— Я бы хотел быть альбатросом, — произнес секретарь.

— Самый дурацкий выбор, — прокомментировал Черчилль.

— Почему?

— Все время наблюдать это чертово море, — засмеялся Черчилль [11].

Онассис оказался в числе счастливчиков, войдя в близкий круг известного политика. Другим знаменитостям повезло меньше. Например, Фрэнку Синатре (1915–1998), который относил себя к большим поклонникам У. С. Ч. Его единственным альбомом, записанным за пределами США, стал «Фрэнк Синатра поет великие песни из Великобритании». Синатра хотел, чтобы Черчилль написал специально для альбома его портрет. Разумеется, в этой просьбе ему было отказано. Тогда он выбрал в качестве обложки фотографию с изображением Биг-Бена [12]. Певец также жаждал встретиться со своим кумиром, и однажды ему это удалось. Если это, конечно, можно назвать встречей. В конце 1950-х, когда Черчилль вышел из казино, ожидая подачи автомобиля, Синатра подбежал к нему и пожал руку, восторженно заметив: «Я мечтал об этом в течение двадцати лет». Черчилль не любил, когда его беспокоили. Особенно незнакомцы. «Кто это?» — спросил он своего помощника. Когда ему объяснили, он заметил, что не знает такого исполнителя [13].

Не только селебрити, но и обычные смертные искали общения с великим британцем. В 2009 году американский искусствовед Уильям Кэри поделился своими воспоминания, как в 1957 году, будучи двадцатилетним студентом Сорбонны, он осуществил свою мечту и сфотографировал Уинстона Черчилля. Кэри был в Лондоне на каникулах. Узнав адрес, где проживал экс-премьер, он направился на Гайд-парк-гейт. Подождав некоторое время, пока к дому подъехал автомобиль, а из дома вышел телохранитель Эвард Мюррей, он приблизился к зданию. Смерив Кэри взглядом, Мюррей спросил:

— Что вам нужно, молодой человек?

— Я просто хотел сфотографировать сэра Уинстона, — ответил студент.

Мюррей вернулся обратно в дом. Через несколько минут дверь снова отворилась, и на улице появился Черчилль. Вынув сигару изо рта, он приостановился и, обращаясь к Кэри, сказал:

— Ну что ж, фотографируйте.

Кэрри быстро сделал один кадр. Он попытался заговорить со своим кумиром, задать ему пару вопросов, но видно было, что пожилому джентльмену это не интересно. Закончив позировать, тот медленной походкой направился к машине. В этот момент Кэри произнес:

— Сэр, а можно мне сфотографироваться с вами?

Черчилль обернулся и ответил:

— Вы производите впечатление милого юноши. Но я не знаю вас. Вдруг вы себя чем-то уже скомпрометировали.

— Все равно спасибо, сэр! — воскликнул Кэри.

Но Черчилль его уже не слушал. Он сел в автомобиль, который плавно тронулся вперед.

Вернувшись в США, Кэри направит Черчиллю сделанную фотографию и попросит автографа. В ответном письме, написанным Монтагю Брауном, значилось: «Сэр Уинстон не подписывает фотографии без сильной личной привязанности. Мне очень жаль разочаровывать вас, но сэр Уинстон надеется, что вы его простите и поймете». Уильям Кэри не обиделся [14].

Несмотря на вполне солидный возраст, Черчилль сохранил свое знаменитое чувство юмора. Когда на одном из торжеств по случаю его дня рождения кто-то из репортеров произнес, обращаясь к имениннику: «Надеюсь, сэр, мне удастся сфотографировать вас на вашем столетнем юбилее», — политик, не растерявшись, ответил:

— Почему бы и нет, молодой человек. Вы выглядите достаточно здоровым [15].

Макмиллан считал «озорной», а порой и «проказливый» юмор Черчилля фирменной карточкой, отличием, вызывавшим к нему любовь и расположение [16]. Макмиллану вторил писатель Алан Патрик Герберт (1890–1971), который относил Черчилля к «величайшим британским юмористам современности». Объясняя, почему он так думает, Герберт дал емкое определение успешного юмориста: «В любой момент времени, в любых условиях, в любой компании, по любому поводу, никогда не теряя вкуса и такта, сэр Уинстон Черчилль мог вызвать смех у окружающих» [17].

В августе 1957 года Черчилль признался Бернарду Баруху, что «ищет способы провести остаток дней в радостной обстановке» [18]. Потратив большую часть жизни на свершение великих дел, теперь он получал удовольствие от простых радостей. Ограничив круг общения среди людей, он продолжал наслаждаться общением с братьями нашими меньшими. Одним из сильнейших его увлечений в конце жизни стало коневодство.

Черчилль увлекся коневодством весной 1949 года, приобретя трехлетнего серого французского скакуна по имени Колонист II. Впоследствии Колонисту будет суждено стать самой успешной лошадью политика. За один год он одержит восемь побед и выиграет кубок Жокей-клуба.

В Жокей-клуб Черчилль будет избран в октябре 1950 года. За семьдесят лет до этого членом клуба стал его отец — лорд Рандольф. Клементина не разделяла страсть своего супруга к тому, что называла «странной новой гранью в разнообразной жизни Уинстона». Она вообще не могла понять, откуда у него это. «До того как купить лошадь, он едва ли когда-нибудь в жизни бывал на ипподроме», — недоумевала она в беседе с журналистом Рональдом Три (1897–1976) [19].

Либо Клементина плохо знала своего мужа (что вряд ли), либо лукавила (скорее всего). Черчилль всю жизнь любил лошадей и не делал из этого секрета, а в годы бурной молодости даже лично участвовал в скачках, правда, неудачно. Возвращение к хобби принесет ему гораздо больше успеха. За пятнадцатилетнюю карьеру коневода через его конюшню пройдут двенадцать кобыл и сорок жеребцов. Его любимцы одержат свыше семидесяти побед на различных турнирах Ирландии, Австрии, Франции, США и Великобритании. Самым же дорогим скакуном навсегда останется Колонист II. В память о нем Черчилль попросит специализировавшегося на изображении скачек и лошадей художника Рауля Миллеса (1901–1999) запечатлеть образ Колониста II на холсте.

В последнем томе биографии генерала Мальборо Черчилль указывал, что «сильнейшей страстью» полководца в последние годы его жизни было «желание обрести посмертную славу, остаться в памяти многих поколений после своей кончины» [20]. Испытывал ли аналогичные потребности наш герой? Он не был тщеславным человеком, но стремление остаться в истории отличало его на протяжении всего жизненного пути. В какой-то степени ему повезло больше, чем предку. Он многое сделал и многое рассказал об этом, вписав свое имя в историческую летопись. Но будет ли этого достаточно?

Друг Черчилля Лоуренс Аравийский, считал, что да. В одном из писем британскому политику он заметил, что вряд ли среди современных публичных фигур найдется кто-то более популярный, чем Черчилль. Когда же Уинстон скончается, продолжил свою мысль Лоуренс, от этой популярности не останется и следа, зато для будущих поколений потомок герцога Мальборо «продолжит существование благодаря своим книгам» [21].