Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

После внесения авторских правок рукопись в очередной раз была передана в надежные руки помощников, которые должны были все внимательно вычитать, исправить ошибки, а также дать свои предложения относительно возможной коррекции [415]. Творческий коллектив не подвел. В течение нескольких следующих недель текст подвергся еще большему сокращению и улучшению с пошедшей на пользу реструктуризацией некоторых глав. «Финальная» версия была подготовлена 16 декабря 1949 года.

Издатели признали, что на этот раз рукопись приобрела законченность и стала гораздо лучше предыдущего варианта. Хотя даже автор отмечал, что после успеха первых двух томов продолжение оказалось менее удачным. «Многие из нас полагают, что следующий том будет лучше третьего», — признается Черчилль в частном порядке Камроузу в апреле 1950 года [416].

В процессе работы над третьим томом в жизни Черчилля произошло одно важное событие, которое, хотя и не смогло кардинально изменить плотный рабочий график, тем не менее, оказало серьезное влияние на всю дальнейшую работу над проектом.

В августе политик отдыхал недалеко от Монте-Карло на вилле Бивербрука. В два часа ночи 24 августа во время игры в карты он пожаловался на онемение в руке и ноге. На следующее утро онемение усилилось. Черчилль обнаружил, что ему тяжело писать. Он с трудом вывел лишь свое имя. Из Лондона в срочном порядке был вызван лорд Моран. Осмотрев пациента, он предложил ему еще раз что-нибудь написать. Тот взял ручку и очень аккуратно и медленно стал выводить: «Я стараюсь, как могу. Почерк значительно лучше, чем был сегодня утром. У. Черчилль».

Передав лист Морану, Черчилль стал внимательно следить за его реакцией.

— Что-то не так, Чарльз? У меня случился удар?

— Большинство людей, когда говорят об ударе, имеют в виду разрыв сосудов головного мозга, кровоизлияние. У вас этого нет. Просто маленький тромб закупорил маленькую артерию.

— Со мной случится еще один приступ? — поинтересовался Черчилль. — Скоро выборы. Такое ощущение, будто балансируешь между министерским постом и смертью. Но я не слишком беспокоюсь. Пусть судьба идет своим чередом.

— Вы заметили какие-нибудь изменения в своем состоянии? — спросил Моран.

— Да, — ответил Черчилль. — У меня такое ощущения, что между мной и другими предметами появилась пелена.

Доктор попытался успокоить пациента, посоветовав ему не нервничать и как можно больше отдыхать [417]. Моран знал, что произошло и к чему это приведет. «Это начало проблемы, — записал он в дневнике. — Разумеется, Уинстон не сдастся без боя, но у этого противостояния может быть только один конец. Как долго продлится эта борьба, можно только догадываться» [418].

Черчилль старался держаться на публике бодро, не придавая большого значения случившемуся. «Кинжал ударил точно, но в этот раз он не вошел по рукоятку!» — комментировал он [419]. Однако в глубине души он понимал серьезность произошедшего. Тридцатого ноября ему исполнилось семьдесят пять лет. Солидный возраст для человека, работающего над самым масштабным произведением своей жизни. Казус на вилле Бивербрука поставил исполинские планы под вопрос. Свою долю неопределенности вносила и политическая ситуация, а также непростое положение самого Черчилля. Нельзя забывать, что речь шла о лидере оппозиции, основные функции которого сводились к обеспечению победы своей партии на следующих всеобщих выборах.

Для автора «Второй мировой войны» возглавить оппозицию в 1945 году оказалось необычным опытом. К тому времени он почти сорок пять лет заседал в палате общин, возглавлял свыше десятка министерств и ведомств, не говоря о пятилетием руководстве правительством во время мирового кризиса. Но с работой лидера оппозиции он столкнулся впервые. И теперь он отчетливо понимал, что ловить правительство на ошибках и готовить плацдарм для прихода к власти своей партии было занятием, с одной стороны, хлопотным, а с другой — неблагодарным. История знала немало примеров, когда даже выдающиеся личности на этом посту так и не смогли добиться главной цели, сходя с дистанции до того, как политические весы находили новое состояние равновесия. А учитывая возраст, лидеру тори предстояло хорошо подумать, стоит ли тратить подходившие к концу силы на борьбу, до победы в которой он мог просто не дожить.

Первый послевоенный год оказался решающим в этом мучительном выборе. Ряд событий, которые будут более подробно рассмотрены в следующих главах, позволили Черчиллю вновь ощутить себя на сцене истории. Он почувствовал прилив сил, приняв в октябре 1946 года окончательное решение продолжать борьбу за политическое будущее. Как сказал Брендан Брекен: «Уинстон настроен решительно, он собирается вести тори до тех пор, пока не станет премьер-министром на земле, либо министром обороны на небе» [420].

Брекен не только близко знал Черчилля, но и прекрасно улавливал его настроение. Это ироничное и бравурное высказывание очень точно передает состояние пожилого политика. Но в его возрасте ирония и бравурность были далеко не теми качествами, которые помогают вершить великие дела. Огонь быстро потух, не сумев произвести достаточно энергии для практического отклика. Черчилль не утруждал себя руководством партии, на которую у него не оставалось ни времени, ни сил. Всю парламентскую рутину он передал Энтони Идену, подпитывая его надежды перспективами преемника.

За четыре недели до своего семидесятипятилетнего юбилея Черчилль продиктовал секретарям документ, озаглавленный как «Напоминание». В нем он отметил необходимость подготовки предложений для Камроуза относительно продолжения работ над проектом, если а) тори одержат победу на выборах, и если б) автор скончается. На этот период также приходятся активные консультации с юристами относительно выработки дальнейших действий в случае материализации любого из сценариев.

А вероятность того, что здоровье могло подвести, была достаточно высока. В конце января 1950 года Черчилль вновь обратился за помощью к врачам. «Примерно час назад передо мной все стало расплываться, — жаловался он. — Мне стало трудно читать. Что это значит? У меня будет второй удар?» Взволнованного пациента вновь попытались успокоить, сообщив ему, что имел место «простой спазм сосудов в результате переутомления» [421]. На самом деле это был новый и весьма тревожный сигнал.

Официально выборы должны были состояться в июле 1950 года. Однако серьезные проблемы в экономике и объявленная в сентябре 1949 года девальвация фунта с 4,03 до 2,80 доллара создали благоприятные возможности для переноса знаковой даты.

Оказавшись в непростой ситуации, издатели решили предусмотреть корректирующие действия. После длительных обсуждений они не нашли ничего лучше, как подготовить Черчиллю замену. Но кто мог продолжить проект? Из «Синдиката» наиболее подходящей кандидатурой был Дикин, но для столь масштабной и важной темы его сочли слишком молодым. Из внешнего круга Камроуз предложил кандидатуру Даффа Купера — в 1949 году ему исполнилось пятьдесят девять лет, он обладал опытом государственного деятеля и заслужил признание хорошим литературным слогом. Среди его почитателей был и сам Черчилль. «Любой, кто ознакомился с куперовским „Талейраном“, не нуждается в доказательствах его таланта способного рассказчика и компетентного литератора», — писал наш герой в одной из статей 1936 года [422].