Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

В отличие от названия самого тома, выбор заглавий для входивших в него двух книг прошел менее гладко и вызвал обсуждения. Первоначально планировалось использовать заголовки «По-прежнему в одиночестве» и «Мировая война». Затем их заменили на «Тяжелые испытания» и «Мощные союзники». В апреле

1949 года Черчилль решил в качестве названия первой книги использовать «Динь-дон», а эпиграфом сделать цитату из незаконченного юмористического романа «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» Лоренса Стерна (1713–1768): «Нет иного выхода, как устремится хладнокровно на них, попасть под их огонь, пасть под ним, очертя голову, динь-дон».

Ривз забраковал идею с «Динь-дон», объясняя, что немногие иностранные читатели знакомы с произведением Стерна. Кроме того, не во всех языках звук колокола обозначается, как «динь-дон». Нужно что-то более конкретное. Например, «Нападение на Советскую Россию» и «Война приходит в Америку». Второе название автору понравилось. А первое он изменил: «Германия устремляется на восток». Все-таки, если быть точным, первая книга не описывала само вторжение, завершаясь июнем 1941 года.

Не меньше дискуссий вызвала и главная тема нового тома. Черчилль склонялся к такому варианту: «Как Советская Россия и Соединенные Штаты подверглись нападению и присоединились к общему делу, которое давно было близко их сердцам». Против подобной формулы выступил Норман Брук, посчитавший упоминание об «общем деле» и выражение «близко их сердцам» неудачными. Да и содержание произведения подобная тирада передавала неточно. Как-никак, но большая часть текста была посвящена не борьбе СССР с нацистской Германией и не вступлению в войну США, а описанию британских кампаний в Северной Африке и на Среднем Востоке.

По мнению Брука более уместным было: «Как англичане с величайшими трудностями боролись за свое существование, пока в великий конфликт не были втянуты Советская Россия и Соединенные Штаты». Слово в слово это предложение было включено в окончательную версию. Исключение составило только первое американское издание. В Houghton Mifflin Со. по невнимательности использовали предыдущий вариант. Ошибку заметил сам Черчилль в конце марта 1950 года, когда получил сигнальный экземпляр. В последующих изданиях оплошность была исправлена.

Учитывая огромную роль Брука в подготовке не только третьего тома, но и всего литературного проекта, Черчилль решил воздать чиновнику должное, упомянув его в «Благодарностях»: «Я также должен поблагодарить большое количество людей, особенно руководителя секретариата кабмина сэра Нормана Брука, великодушно согласившегося прочесть это произведение и высказать свою точку зрения». В предыдущем томе Черчилль уже сказал теплые слова о предшественнике Брука — Эдварде Бриджесе, отметив его «заботу о том, чтобы все сотрудники секретариата в целом служили премьер-министру и военному кабинету наилучшим образом». Бруку, должно быть, было приятно, что Черчилль решил упомянуть и его имя, однако, принимая во внимание свой статус, он счел, что официальное признание его помощи неуместно. Он попросил автора убрать благодарность. В результате внесенных правок приведенная выше фраза приобрела обезличенную форму: «Я также должен поблагодарить большое количество людей, которые великодушно согласились прочесть это произведение и высказать свою точку зрению» [429].

Несмотря на самоотверженный труд помощников, третий том неприятно отличался огромным количеством цитируемых документов, что служило наглядным свидетельством жесткого цейтнота. Однако дело было не только в отсутствии времени. Учитывая, что Черчилль был автором большинства приводимых документов, он хотел тем самым показать свой вклад в общую победу и продемонстрировать свою активность. Апатия, выжидание и покой были чужды его натуре. Он сам признается, что для него было «поистине облегчением перейти от вынужденного мучительного бездействия к энергичным мероприятиям», пусть даже «оказавшимся неудачными по своим результатам» [430].

Несмотря на обилие документов, в третьем томе есть несколько моментов, позволяющих понять взгляды автора по ключевым эпизодам. К числу последних относится знаменитая миссия Рудольфа Гесса (1894–1987), отправившегося в мае 1941 года на самолете в Шотландию для обсуждения с герцогом Гамильтоном вопросов перемирия и последующего свержения правительства Черчилля. Столь масштабным планам не удалось даже близко подойти к своему осуществлению. Гесс так и не встретился с герцогом. После неудачного прыжка с парашютом он был задержан местным фермером и передан сотрудникам соответствующего ведомства. Сам факт прибытия на Остров, да еще в столь необычном формате, второго человека в НСДАП вызвал множество кривотолков и породил большое количество версий о заключении компромиссного мира.

Предлагая свою версию случившегося, Черчилль приводит в третьем томе объемное послание Рузвельту, написанное спустя неделю после казуса Гесса и содержащее подробности незадачливого визита. Характерно, что в своей трактовке британский премьер отказывается романтизировать поступок нациста. По его мнению, Гесс «несет долю ответственности за все преступления Гитлера и является потенциальным военным преступником». В своем же послевоенном комментарии, он указывает, что Гесс «явился к нам по своей доброй воле и, хотя его никто на это не уполномочивал, представлял собой нечто вроде посла». Он считал, что визит наци № 2 — «патологический, а не уголовный случай, и именно так его и следует рассматривать» [431].

Современные историки, опирающиеся на досье советских спецслужб «Черная Берта», а также данные из США и Германии, не соглашаются с британским политиком. Учитывая высокое положение Гесса в НСДАП, они уверены, что Гитлер точно знал о готовящемся полете, а возможно, лично дал задание на его проведение. Цель — быстрее завершить войну на Западном фронте для открытия ее на Восточном. Такие замыслы не были беспочвенны, хотя для Гитлера оказались безуспешны. В конце января 1941 года ряд оппозиционно настроенных британских политиков сообщили по неофициальным закрытым каналам в Германию, что большая часть членов правительства благосклонно относится к идее заключения мира на определенных условиях, включающих, например, восстановление Бельгии и Нидерландов. Правда, если мир и мог быть заключен, то только не с Гитлером. Он уже тогда превратился для британского руководства в персону нон грата [432].

Есть в третьем томе и личные эпизоды, например первый перелет через Атлантику в январе 1942 года [433]или воскресное богослужение на линкоре «Принц Уэльский» во время первой встречи Черчилля и Рузвельта в военные годы в бухте Плацентия, Ньюфаундленд. Необычная церемония завершилась совместным исполнением псалма «О Боже, наша помощь в прошлых веках». «Как напоминает нам Маколей, — пишет Черчилль, — этот гимн пели железнобокие, когда хоронили тело Джона Хэмпдена. Каждое слово потрясало до глубины души. Это было великое мгновение. Но почти половине из певших моряков суждено было вскоре погибнуть» [434].