Себастьян Хаффнер - Некто Гитлер: Политика преступления

Но не будем предаваться мечтам. Во главе Германии тогда стоял Гитлер, и от Гитлера зависело – что бы ни говорила нам господствующая ныне социологическая школа историографии, – выйдет ли Европа из ситуации 1940 года объединенной и сильной, пусть и покоренной Германией, или такой, какой она и вышла в 1945-м. «Я был последним шансом Европы», – сказал Гитлер Борману в феврале 1945 года, и в некотором смысле он был прав. Только ему надо было добавить: «И я же ее этого шанса лишил». То, что Гитлер уничтожил этот шанс, было второй крупнейшей его ошибкой наряду с первой, антисемитизмом, осложнившим его европейскую политику. Для того чтобы понять, как и почему он уничтожил этот шанс, да еще дважды, придется вглядеться в его политику осени 1938-го и лета 1940 года. Сразу же бросается в глаза, что Гитлер дважды или не видел предложенного ему судьбой и историей шанса, или сознательно его игнорировал – двойное упущение, столь же тяжкое, как и более очевидные ошибки 1941 года, когда он напал на Россию, а позднее объявил войну Америке.

Но сперва немного фактов.

В марте 1938 года Гитлеру в результате аншлюса удалось сделать из германского рейха великогерманский; в сентябре того же года Англия и Франция в Мюнхене согласились на расширение этого рейха за счет населенных немцами приграничных областей Богемии и Моравии. Мюнхенское соглашение означало нечто большее, чем просто расчленение Чехословакии, напрасно рассчитывавшей на свой союз с Францией. Фактически он означал политическое отступление Франции и Англии из восточной части Европы и признание Восточной Европы вплоть до русской границы зоной германского влияния. Оставшаяся по Мюнхенскому соглашению часть независимой Чехословакии была теперь воском в гитлеровских руках. Польша и Венгрия, которых Гитлер привлек к грабежу чехословацких территорий, стали союзниками Германии, причем слабыми союзниками сильного государства [111]. Румыния и Югославия, столь тесно связанные с Германией экономически, что вполне можно было говорить об их экономической зависимости от рейха, вынуждены были подкрепить свою экономическую зависимость политически: их союзнические отношения с Францией после Мюнхена обесценились до нуля. Болгария и Турция, старые, еще со времен Первой мировой войны союзники немцев, вновь стали ориентироваться на Германию.

Итак, Гитлер осуществил свою первую юношескую мечту: великогерманский рейх, господствующий над всеми наследниками старой Австро-Венгрии, то есть всем пространством между Германией, Австрией и Россией, с полного на то согласия Англии и Франции. Причем Россия с недобрым подозрением, но абсолютно бессильно вынуждена была следить за фантастическим возрастанием враждебной мощи вдоль всей своей западной границы. Все, что теперь оставалось руководителям Германии, это организовать новую великогерманскую, восточноевропейскую империю, придать ей надлежащую форму, а ее народам дать время свыкнуться с новыми условиями существования. Войны для всего этого вовсе не требовалось, и то, что все это произошло без войны, как раз и было тем подразумеваемым условием, без которого Гитлеру не удалось бы получить согласие Англии и Франции на его великогерманский рейх. Ведь Франция и Англия хотели купить в Мюнхене «мир для нашего времени» [112], и если английский премьер-министр Чемберлен по возвращении из Мюнхена провозгласил эту цель достигнутой – провозгласил, как выяснилось, несколько преждевременно, – то только потому, что ему казалось: теперь Гитлеру предстоит долгая и сложная работа, а именно организация и консолидация огромного, гетерогенного восточноевропейского пространства, которое Чемберлен вместе со своим коллегой Даладье освободил для германского влияния. Эта работа требовала и такта, и тонкого политического чутья, но прежде всего, скажем так, искусства государственного строительства, а также – терпения.

Но как раз эти качества у Гитлера отсутствовали. Прежде мы уже сталкивались с недостатком созидательного дара у Гитлера, в особенности в том, что касается конструктивности государственного деятеля. Если он даже собственному, уже существующему государству не смог или не захотел придать сколько-нибудь приемлемый конституционный порядок, то что уж говорить о вновь создаваемом сообществе государств! Государственнической фантазии на это у Гитлера не было ни на йоту, более того, странно сказать, но судьба народов и стран, на которые он наложил руку, совершенно не интересовала его. Это были слуги, источники сырья и плацдармы для новых военных действий.

Ему не хватало терпения, которое просто необходимо, для того чтобы организовать новую империю – решение этой задачи может потребовать целой жизни. С 1925 года перед ним маячила другая, куда более грандиозная цель: завоевание и покорение России с предшествующим устранением Франции; а кроме того, он хотел, как мы это видели, воплотить все свои мечты еще при жизни. У него просто не было времени. В апреле 1939 года ему исполнилось пятьдесят, а мы помним уже процитированные нами слова: «Я хочу начать войну сейчас, а не тогда, когда мне будет пятьдесят пять или шестьдесят». Собственно говоря, он хотел начать войну уже в 1938-м – это его признание мы также цитировали в другой связи. Мюнхенское соглашение, которое и враги, и друзья Гитлера справедливо оценили как сказочный триумф, сам Гитлер воспринял как поражение: пакт был заключен помимо его воли, вне его расчетов, он был вынужден получить из рук Франции и Англии то, что собирался взять силой, из-за этого он терял время. В 1939 году он развязал войну, которая в 1938-м ускользнула от него: оккупацией и разделом беззащитной Чехословакии он разрушил основу Мюнхенского соглашения, а когда в ответ Англия и Франция заключили (или обновили) военные соглашения с Польшей, он разразился знаменитым: «Теперь – пора!» – и объявил войну Польше, чем спровоцировал Англию и Францию на объявление войны Германии.

Объявление войны – еще не война. К активным боевым действиям против Германии в 1939 году ни Франция, ни Англия не были готовы ни материально, ни психологически; они предоставили Гитлеру возможность вести войну против них. К войне против Франции Гитлер был подготовлен, но зато совершенно не был готов воевать с Англией. Уничтожение Франции в гитлеровских планах было всего лишь прелюдией, подготовкой к настоящей войне за жизненное пространство – против России. Потому-то, наверное, поход на Францию 1940 года стал самым большим его успехом.

Напротив, Англия в гитлеровских планах занимала либо союзную, либо благожелательно-нейтральную позицию. Подготовкой к вторжению в Англию или к войне в океане Гитлер никогда особенно не занимался. Он испугался импровизированного вторжения в Англию – учитывая превосходство Англии на море и в воздухе, правильно испугался. Воздушный террор оказался плохим средством принудить Англию к миру [113], скорее он сыграл прямо противоположную роль. Так летом 1940 года Гитлер взвалил на себя вынужденную войну с Англией – первый знак того, что вся его политика 1938–1939 годов была ошибочной.