Моше Левин - Советский век

Жизненной средой людей оставались деревни средней величины, иногда несколько деревень, часто отстоявшие друг от друга на огромные расстояния. В степных регионах и на Северном Кавказе существовали и более крупные села с большой численностью населения, но количество их было невелико. Но сильнее, чем расстояние, отдалял деревню от города уклад жизни. Система социальных отношений на селе основывалась на соседстве; экономическая деятельность определялась сезонным ритмом; глубоко религиозная культура оставалась проникнутой магическими верованиями, которые оказывали глубокое влияние на повседневную жизнь и поведение жителей села.

Создание городской культуры, и тем более адаптация к ней - процесс длительный. В течение того короткого периода, который мы исследуем, переход от одного образа жизни к другому даже при более благоприятных условиях был бы чрезвычайно рискованным экспериментом. Городская жизнь, особенно в крупных городах, оказывалась непреодолимо сложной для людей, приехавших из деревни, даже для тех, кто вроде бы прижился в новой среде. Достаточно одного примера, чтобы представить резкий контраст этих миров: в то время в крупных городах можно было выбирать из 45 тысяч профессий, а на селе - освоить не более 120 специальностей.

Недостаток продуктов и жилья - самые очевидные и тягостные аспекты городской жизни - усугубляли трудности, ожидавшие мигрантов в городском промышленном мире. В деревне человек жил среди родной знакомой вселенной - свой дом, домашняя скотина, инвентарь, хозяйство, соседи, каждого из которых он знал лично. Анонимная толпа в городах представлялась сельскому жителю откровенно враждебной. Бытовые трудности, о которых мы упоминали, делали адаптацию к городской жизни еще более тягостной. К тому же в больших городах в те годы оказывалось множество молодых людей, поведение которых было далеким от сдержанности (феномен молодежного буйства, захлестнувший города, именовали с исчерпывающей краткостью -хулиганство).Правда, это же облегчало ассимиляцию деревенской молодежи: они забывали заветы стариков быстрее, чем усваивали городские нравы.

Для многих крестьян единственным способом ответить на вызов жесткого окружения стало сохранение сельских традиций. Это защитное поведение способствовало оживлению «деревенского» характера городов, унаследованного от городского быта прошлой России, представлявшего собой гибрид городской среды и патриархального образа жизни и на долгое время остававшегося одной из наиболее жизнестойких черт советской урбанизации.

Вывод, который мы должны сделать, состоит в том, что, вступая в войну 1941-1945 гг., Советская Россия вовсе не была значительной промышленной силой, хотя и находилась на этом пути. С точки зрения социологии и культуры, она во многих отношениях оставалась продолжением аграрной страны, только-только ступившей на путь преобразования в современное государство.

В высших эшелонах воцарилось убеждение, что их власть и влияние менее прочны, чем было на самом деле. Думаю, что многие оказались дезориентированными и, возможно, чувствовали себя беззащитными. Это заставляло отдельных руководителей сомневаться в правильности всей линии. Подобный феномен можно назвать «социальной паранойей»

Мы до сих пор ничего не сказали о волнах критики, выражении несогласия и недобрых отзывах со стороны низших классов, выказывавших свое недовольство в виде писем, анонимных записок и листовок, оказывавшихся в почтовых ящиках высокопоставленных партийцев и даже членов правительства. Политика кнута и пряника в отношении администрации и советской интеллигенции была направлена на то, чтобы превратить эти слои населения в своеобразную крепость, охраняющую режим, и одновременно в «кузницу кадров» государственной машины. Любое выражение народного недовольства (тем более крупномасштабное) и острая критика тех или иных государственных стратегий считались опасными, даже если за ними не следовали уличные беспорядки и демонстрации, которые позволили бы нанести открытый удар против «контрреволюции». Широкое недовольство среди населения проявилось еще до начала пятилеток. Реакции членов партии, работавших вне аппарата, также тревожили лидеров страны. И не напрасно.

Члены партии участвуют в забастовках (1926 год).

Отчеты ГПУ и отдела информации ЦК партии свидетельствуют, что с января по сентябрь 1926 г. члены партии участвовали в 45 из 603 забастовок, зафиксированных в стране [30] 30 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 170. Л. 69-80 (обширный детальный документ ГПУ за период с января по сентябрь 1926 г. о поведении и настроениях рабочих многих заводов и регионов). . Причем, как оказалось, некоторые из партийцев не только инициировали волнения, но и возглавляли забастовочное движение. В отчетах выражалось сожаление по поводу негативного поведения партийцев с различных заводов и подчеркивалось, что экономические трудности порождают так называемый крестьянский уклон - таким образом были определены проявления пассивности в общественной жизни и на производстве, религиозные, националистические предрассудки и неприязненная либо открыто враждебная реакция на решения партийной ячейки.

В отчетах нередко приводились наиболее жесткие критические заявления членов партии. Например: «Ныне нас больше эксплуатируют, чем раньше. Тогда была буржуазия, теперь - наши директора». В другом отчете сообщалось, что после того как партийная ячейка решила остановить забастовку, одна работница-коммунистка заявила: «Что вы хотите? Накормит меня партия? Стало невозможно жить». Приводились и более горькие слова: «Мы зажаты до последней степени. Наш профсоюз подлаживается к администрации завода и не обращает внимания на требования рабочих».

На стекольной фабрике в Красноярской области рабочие начали забастовку, требуя повысить оплату с 42 до 52 рублей. Среди тех, кто возглавлял забастовку, был член партии. Все участники были уволены, возможно потому, что их число было небольшим. Когда забастовки принимали более солидные масштабы, требования чаще всего удовлетворялись.

На Невской судоверфи в Ленинграде два члена партии, пользовавшиеся среди рабочих доверием и уважением, могли бы предотвратить начало забастовки. Но когда дирекция попросила их вмешаться, они отказались.

В отчетах ГПУ обильно цитировались критические высказывания отдельных членов партии, касающиеся разных аспектов партийной политики. Сообщалось, к примеру, о том, что два партийца пришли к секретарю своей ячейки, положили партбилеты на стол, уплатили взносы за последний месяц и сказали, что выходят из партии. Они мотивировали свое решение следующим образом: «Ваша ячейка работает на дирекцию. Вы помогаете угнетать рабочих».