Моше Левин - Советский век

В свою очередь Сталин столь же энергично жаловался на «полнейший хаос» в отношениях центра и периферий с их бесконечными конфликтами и недовольствами. Это видно из письма, адресованного Ленину 22 сентября 1922 г. Сваливая ответственность за происходящее на своих противников, Сталин яростно ополчился на тех «коммунистов», «которые приняли всерьез нашу игру в республики». В результате, подчеркивал он, «единая федеральная государственная экономика становится фикцией». Альтернативу происходящему Иосиф Виссарионович видел в следующем.

Первый вариант - признание полной независимости договорных республик. В этом случае центр окончательно лишался возможности вмешиваться в их жизнь, предоставляя им управлять железными дорогами, торговать, вести дела с зарубежными государствами. При этом решение любых общих проблем требовало постоянных контактов и взаимодействия между юридически равными республиками, а решения верховных органов Российской Федерации считались необязательными для других.

Второй вариант - договорные республики создадут абсолютно новое межгосударственное объединение, образовав единый экономический союз, при котором другие республики подчинятся высшим инстанциям Российской Федерации. Другими словами, мнимая независимость будет заменена подлинной внутренней автономией республик, но это коснется только области национального языка, культуры, юстиции, внутренних дел и сельского хозяйства.

«Если мы теперь же не постараемся приспособить форму взаимоотношений между центром и окраинами к фактическим взаимоотношениям, в силу которых окраины во всем основном безусловно должны подчиняться центру, то есть если мы теперь же не заменим формальную (фиктивную) независимость формальной же (и вместе с тем реальной) автономией, то через год будет несравненно труднее отстоять фактическое единство советских республик», - констатировал Сталин.

В этих строках он представил основные черты проекта автономизации. Однако Сталин не предугадал реакцию Ленина. А Ленин оказался не просто недовольным меморандумом Сталина - а не на шутку встревоженным. В записке Каменеву, датированной 26 сентября 1922 г., Владимир Ильич просил рассмотреть предложения об интеграции республик в Российскую Федерацию. К тому моменту он уже обсудил эту проблему с Григорием Сокольниковым, предполагал встретиться со Сталиным, а на следующий день увидеться с грузинским лидером Буду Мдивани, обвиняемым сторонниками Сталина в уклонизме. «Сталин стремится разрушить слишком многое», - добавлял Ленин, считая, что план Сталина требует серьезных коррективов.

Некоторые из своих предложений Ленин тут же отослал Сталину, который согласился с первой и, пожалуй, наиболее важной из поправок, заменив свою формулировку («присоединение к Российской Федерации») ленинской - «официальное объединение с Российской Федерацией в Союз Социалистических Республик Европы и Азии». Мы не должны уничтожать независимость республик, мы должны строить объединение более высокого уровня, представляющее собой федерацию независимых республик, пользующихся равными правами, объяснил Ленин.

Эта записка была всего лишь первым наброском: имелся ряд поправок, которые Ленин после разговора с Мдивани и другими политиками собирался внести в проект (поправки были предварительными; ознакомить с ними всех членов По литбюро предполагалось после того, как документ будет окончательно разработан). Реакцию Сталина на предложения Ленина нельзя было назвать восторженной. В записке, направленной им 27 сентября 1922 г. членам Политбюро, он отметил, что согласен с ленинскими поправками первого параграфа. (Мы считаем, что у него просто не было выбора.) Однако остальные предложения Сталин отверг, снабдив их язвительными замечаниями вроде «абсурдно», «беспочвенно», и в свою очередь обвинил Ленина в ненужной спешке («Его поспешность поощряет уклонистов») и попытался красочно изобразить ошибочность ленинского «национального либерализма». Аргументы Сталина нельзя назвать безупречно логичны ми. Вынужденный снять свой проект автономизации, Сталин был откровенно зол. Неспособный сдерживать себя, он поторопился перехватить инициативу, заострив внимание на «уклонизме» («национальном либерализме»), что, по его мнению, могло бы сплотить его сторонников против Ленина. Сталин не мог легко смириться с поражением. Однако до него было недалеко.

На заседании Политбюро 28 сентября 1922 г. Каменев и Сталин обменялись записками. Каменев сообщил, что Ленин «решил начать войну по вопросу независимости» и поручил ему «поехать в Тбилиси для встречи с вождями, оскорбленными сторонниками Сталина». Сталин ответил: «Нужна, по-моему, твердость против Ильича (Ленина. - М. Л.). Если пара грузинских меньшевиков воздействует на грузинских коммунистов, а последние на Ильича, то спрашивается - причем тут «независимость»?». «Я думаю, что если В.И. (Ленин. - М. Л.) настаивает, хуже будет сопротивляться (подчеркнуто Каменевым. - М. Л.)», - предупреждал Каменев. Из этой переписки трудно однозначно определить, какой позиции на самом деле придерживался Каменев. Можно ли считать его двуличным, поскольку он одновременно соглашался с Лениным и информировал Сталина? Или он полагал, что Ленин вскоре сойдет со сцены?

На последнюю записку Каменева Сталин ответил следующим образом: «Не знаю. Пусть делает по своему усмотрению». Маневрировать, изображая свое отступление в наиболее благоприятном свете, - это была практика, в которой Сталин особенно преуспел. Он информировал всех членов Политбюро, что готовит «несколько измененную, более точную формулировку решения Комиссии» и вскоре представил ее Политбюро. Исправленный текст фактически принадлежал Ленину. Согласно этой формулировке все республики (включая Россию) объединяются в Союз Советских Социалистических Республик, но сохраняют право выхода из него. Высшим органом государства считается «Исполнительный Комитет Союза», в котором республики представлены пропорционально количеству населения. Комитет назначает Совет Народных Комиссаров Союза.

Поскольку нас в первую очередь интересует игра Сталина, мы не будем детально рассматривать процесс формирования правительственной конституции. Сталин был вынужден снять свой проект автономии, но не прекратил обходными методами добиваться собственных целей. Он умело манипулировал языком, определяющим прерогативы будущих комиссариатов, находящихся в Москве, и таким образом, какими бы ни были конституционные тонкости, в зародыше душил любое стремление к независимости. Республики тоже сознавали, что было поставлено на карту. Без надлежащих, четко определенных конституционных гарантий находящиеся в Москве министерства фактически оказывались подчиненными Российской Федерации, проще говоря, оказывались в руках русских.