Вадим Поляковский - Иллюзии свобод и горькая действительность

Сидя спиной к свету, под зарешеченными окнами, они все набрались терпения: старичок, пожилая дама (как выясняется, она — учительница), две женщины средних лет и молодой человек с длинными волосами и болезненным цветом лица. Повсюду, во всех бюро «социальной помощи» одинаковая очередь ожидающих. Однообразные лица озабоченных людей, порой уже выброшенных обществом и всегда затравленных. Их каждое утро можно встретить у порога богаделен или контор по найму, два раза в неделю — в бюро по регистрации безработных или в ломбарде — на еще одном перекрестке нищеты.

Кое у кого их тех, кто вынужден обращаться с просьбами в службы социальной помощи, нет даже жилья. Их направляют в приемный пункт Никола-Фламель на улице Шато-де-Рантье, где имеется примерно 350 коек для тех, кто в Париже проездом. Столько же коек для местных безработных и около 130 — для тех, кого посылают на уборку улиц, помещений муниципалитета, полицейских участков и тому подобные работы. В обмен на это они получают койку, питание и спецодежду. Пункт Никола-Фламель немногим лучше полицейского приемника. И тем не менее число его клиентов в прошлом году увеличилось на одну треть и примерно в такой же мере «помолодело». Это характерно и для других подобных центров.

«Если у вас еще возникали сомнения в существовании бедности,— пишет Жан Бенуа,— то они рассеются при одном взгляде на квартал Броссо-лет, на его грязные улицы, выщербленные бетонные лестницы и многие другие признаки социального неравенства, которые продолжают проявляться во всем: в жилищных условиях, зарплате, условиях труда, продолжительности жизни, общественном положении...»

Статья Пьер-Мари Дутрелан в том же номере «М онд» рассказывает о том, как обстоят дела по другую сторону Ла-Манша.

Ноттингем (Англия). 50 тыс. бедняков. Шестая часть жителей — жертвы той или иной формы бедности. Возможно ли это в столь прелестном, ухоженном, зеленом, благоухающем цветами городе? Автор утверждает, что бедность — еще и сегодня удел, согласно различным подсчетам, 5— 10 ?о англичан: стариков, хронически больных, инвалидов и постоянно безработных. Пособия не могут угнаться за ростом стоимости жизни. Получающие не избавлены от канцелярской волокиты всех видов. Конечно, это делается умышленно, считает Пьер-Мари Дутрелан, ибо, если бы упростили процедуру, просителей бы было гораздо больше, и государственный бюджет трещал бы по всем швам. Один вид помощи продолжает зависеть от администрации графств, другой — от администрации округов. «Вы ошибаетесь, вам надлежит обратиться в министерство здравоохранения...»; «Сожалею, но вам нужно обратиться в министерство внутренних дел...»; «Сходите-ка вы в министерство по вопросам окружающей среды...»

«Мы посетили в Пэкэмрай начальную школу, в которой каждый пятый ребенок страдает нервным расстройством»,— пишет далее французский журналист. Эту пропорцию, увы, «легко» объяснить социальным происхождением учеников: 25 Vo учащихся принадлежит к семьям иммигрантов, 90 Vo — к семьям, в которых отец занимается чаще всего неквалифицированным трудом. Благодаря специальной помощи при школе открыли детский сад, что в Великобритании остается предметом роскоши. Но эти «образцово-показательные проекты» вызывают естественный вопрос: достаточно ли открыть один детский сад или социальный центр, чтобы искоренить нищету? Государственные власти предприняли в 1969 г. исследование, названное «проектом общинного развития», которое имело целью выявить 12 зон, находящихся в неблагоприятных условиях. Можно было предположить, что эта работа приведет к борьбе в национальном плане за искоренение городской нищеты, однако этого не случилось...

Журналистка Сильвия Жуэ посетила одну из так называемых французских «тупиковых» школ. Ее рассказ — обвинение правящему режиму.

— Мы неполноценные. Раз мы здесь, значит, неполноценные.

Сильвия Жуэ от многих учеников слышала эту фразу. Журналистка разъясняет: «здесь» означает «в группе специального обучения». Действительно, группы эти «специальные». Созданы они были первоначально якобы для умственно отсталых детей. Но из 96 ребят только одного или двух, как она считает, можно назвать отсталыми. Остальные — совершенно нормальные. В чем дело? А в том, что сегодня под вывеской «специального обучения» скрывается нечто совсем иное.

Улица Гастон. Новостройка, пустыри. Посреди пустырей — дом, где расположена одна из таких групп. Все четыре года, проведенные здесь, этих подростков не оставляет вопрос, который только пятеро осмелились высказать вслух: «Чем же мы отличаемся от других?» «Другие» — это ученики «нормальных» классов, с которыми они встречаются ежедневно во дворе школы.

Министерство образования скупится на «отсталых». Ребята, предоставленные себе, днями слоняются без дела, видят, что никому не нужны.

— Мы не умалишенные, мы просто лишенные возможностей,— говорит Брижит.

Жоэль уже давно понял «что к чему» и смотрит на жизнь реалистично:

— Если бы у моих родителей были деньги, я бы не находился здесь.

«Несомненно. В этой и ей подобных спецгруппах нет ни одного сына или дочери промышленника, или врача, или инженера»,— подчеркивает журналистка.

М. Рондпьер, директор, говорил ей:

— Раньше нам кое-как удавалось пристроить учеников после окончания школы. Но вот уже два года мы не можем найти ни одного места. Хотя бы уже по одному этому ГСО (группы специального обучения) можно было бы квалифицировать как обвинительный акт нашему обществу.

ГСО. Это сокращение, видимо, очень нравится министру образования. Журналистка утверждает, что он делает все, чтобы расширить эту систему «тупиковых школ», созданную несколько лет назад. Недавно министерство «спустило» следующую директиву: «На 1977/78 учебный год число ГСО увеличить». К чему это приведет? К дальнейшему росту числа тех, кто с детских лет ощущает себя отверженным, обреченным на «тупиковые школы», поиски работы, мытарства с жильем, беспросветную жизнь в хваленом обществе «всеобщего благоденствия».

Двое ребятишек бредут по разбитой колесами грязной дороге. Идут босиком, в заплатанных штанишках и рваных рубашках. Они несут коробку с бутылками содовой воды; минуют покосившиеся, некрашеные деревянные постройки, которые можно назвать жильем только по признакам присутствия в них человеческих существ. Позади лачуг торчат ржавые останки бывших автомобилей, служащих обитателям лачуг в качестве туалетов. Тут и там бродят отощавшие собаки.

Как явствует далее из рассказа газеты «В а-шингтон пост», в конце концов дети добираются до своего дома. Их крытая жестью хибарка расположена лучше многих других, потому что рядом протекает ручей. Но вода здесь такая грязная, что ее обязательно следует кипятить. Для этого нужна газовая или электрическая плита, а таковых в хибарке нет. Содовая шипучка, которую принесли детишки,— лишенная питательных свойств подслащенная вода, вызывающая анемию и кариес зубов. Но люди вынуждены пить только ее.