Виктор Кожемяко - Путин и СССР

Каково годами пребывать в удушающем вакууме, который изо всех сил создается вокруг тебя? Для Бондарева закрыт экран телевидения. Его не включают в состав делегаций, представляющих российскую литературу за рубежом. Ему не присуждают государственных премий, а новые его книги, которые выходят, окружаются заговором молчания. Наконец, знаменитый Швыдкой, рулящий культурой, в правительственной (!) «Российской газете» объявляет Бондарева… «нерукопожатным». Как «сталиниста».

Но! На телеэкране вынуждены (рейтинговые соображения) показывать фильмы, снятые в советское время по его романам и сценариям. Сами эти романы и другие произведения живого классика предприниматели-коммерсанты вовсю начали переиздавать, потому что они пользуются неизменным спросом, и уже вышло после 1991-го не одно собрание его сочинений. А когда в 1999 году на страницах журнала «Наш современник» и затем отдельным изданием появился «Бермудский треугольник», который я считаю сильнейшим романом о времени этого ужасающего безвременья, несмотря на заговор молчания вокруг, читатели его нашли, выделили, откликнулись.

Сейчас, при нашей встрече, вместе с автором вспоминаю я, сколько писем со всей страны сразу же получила «Правда» об этой новой работе крупнейшего писателя. Однако вспоминаю и другое. Несколько раньше, в начале декабря 1996-го, когда исполнилось 100 лет со дня рождения великого советского полководца Георгия Жукова, проводилось соответствующее «мероприятие». Но кто были главными на сцене? Чубайс и Черномырдин! Издевательство, да и только. Я подумал тогда: вот же есть выдающийся писатель военной темы, участник Великой Отечественной, фронтовик, сталинградец. Не ему ли быть здесь вместо позорного Чубайса?

— Может, все-таки вас приглашали? — спрашиваю.

— Что вы! Не удостоен.

— А скажите, Юрий Васильевич, вот недавно вышел фильм Бондарчука-младшего «Сталинград». Показали вам его предварительно? Спросили ваше мнение, посоветовались?

— Нет. Да я его и не видел до сих пор: не сочли нужным мне показать. И конечно, никто ни о чем не спрашивал.

Задам вопрос читателям: вас не поражает это? Меня — очень. Невольно возникла ассоциация из советского времени: великий Сергей Бондарчук ставит «Судьбу человека» и «Они сражались за Родину» по Михаилу Шолохову. Советы с писателем при работе над сценариями, при подборе актеров, в ходе съемок… И первый показ законченной ленты — в Вешенской. Почему же в данном случае такое игнорирование одного из лучших знатоков сталинградской темы? Будто уже нет его на свете.

Впрочем, разный подход к работе — разный и результат. Фильмы Сергея Бондарчука и Бондарчука Федора отличаются, как небо от земли. Вот вам для сравнения кино советское и «новороссийское».

Между тем, напомню, травили Бондарчука-старшего так же, как Бондарева. Одновременно. Да и за то же самое, по сути: за талант и принципиальную гражданскую позицию, за необоримость духа и совести.

А гениальный Шолохов? Ему советской позиции не прощают и поныне. Когда мы разговаривали с Юрием Васильевичем (о любимейшем Шолохове не могли не говорить), приближалось тридцатилетие кончины мирового русского классика.

— Вот посмотрим, — сказал я, — как телевидение отметит эту дату.

Что ж, посмотрели: никак! Ни на одном канале — даже на «Культуре». Газеты в абсолютном большинстве такую дату тоже замолчали. А при закрытии сочинской Олимпиады, показывая в художественном представлении писателей, составивших гордость отечественной культуры, Шолохова вообще исключили. Зато не обошлись без Солженицына — идейного антипода Шолохова и Бондарева.

Согласитесь, все это выразительные свидетельства того, какова нынешняя культурная политика. В чем-то весьма существенном она, увы, не меняется. С трудом поворачивается у них язык говорить что-либо доброе о великой советской культуре, литературе, о великих советских творцах. Об антисоветских — пожалуйста.

Но мой собеседник вспоминает, с каким интересом относился к советским писателям и их книгам выдающийся американец Джон Стейнбек, с которым довелось ему, Бондареву, «выпить не одну рюмку чая». И вдова другого выдающегося американца, Хемингуэя, немало рассказывала ему, как высоко ценил советскую литературу ее муж.

Здесь кстати заметить, что книги самого Бондарева переведены более чем на 85 языков мира. Переведены и продолжают переводиться. Разве не говорит это о масштабе писателя?..

— Юрий Васильевич, а чем вы заняты сейчас?

— Готовлю полное собрание сочинений. Уже давно. Работаю над текстами, зарываюсь в архивы. Тяжелейшее, скажу вам, дело! Мне даже ночами снятся иногда эти тексты, хотя ночью лучше бы спать…

Знаю, что труженик он необыкновенный. До обеда стараюсь ему никогда не звонить: заветное это время — за письменным столом.

— А потом-то хоть отдыхает? — выведываю у Валентины Никитичны.

— Борюсь с ним. Хитрит. Прикинется, будто прилег, а загляну — опять сидит над бумагами.

— Каждому писателю такую бы заботливую жену, — говорю совершенно искренне.

Он не возражает. Зовет ее с нежностью: мама, мамочка. Но оторваться от каких-то своих мыслей, замечаю, не может вполне даже в эти минуты, когда мы пьем чай и разговор переходит постепенно на бытовые мелочи.

Там, на письменном столе, остались аккуратно разложенные папки, книги, листы бумаги, исписанные и исчерканные его рукой. Я уеду, а он, наверное, поспешит вернуться к ним. Вечером же по давней традиции будет размеренно шагать под темным небом, а если вдруг появятся звезды — подолгу смотреть на них. Когда-то говорил мне, что часы таких прогулок для него самые плодотворные.

В последние годы он вынужден был пережить немало горького и тяжкого. Иногда, видя это, хотелось вслух посочувствовать ему, однако «сантиментов» по отношению к себе он категорически не приемлет.

Потому и сейчас, перед юбилеем вашим, дорогой Юрий Васильевич, я просто обнимаю вас по-солдатски крепко и желаю здоровья. Во время этой нашей встречи вы опять повторили, что для исполнения задуманного вам необходимо одно — здоровье. Да будет оно у вас!

Советская песня — великая эпоха в мировом музыкальном искусстве. А эпоха имеет свои периоды. И при всем обширнейшем богатстве авторских имен есть среди них особенно знаковые. Вот Тихон Николаевич Хренников, выдающийся советский композитор, который сам написал немало великолепных песен и с которым на склоне его лет не раз мне посчастливилось беседовать, нашу песенную периодизацию связывал с тремя главными, как он говорил, именами. Предвоенное время — это Исаак Дунаевский, война — Василий Соловьев-Седой, а после войны — Александра Пахмутова.