Виктор Кожемяко - Путин и СССР

— Причина?

— Советское, как говорится, вошло в плоть и кровь. Смотрите: 38 процентов поддержали бы Ленина, если бы он сегодня стал организовывать революцию в России. Из 86 процентов, которые в рейтинге Путина, 60 скорее положительно относятся к Ленину. Я уже не говорю про Сталина, за которого от 50 до 70 процентов, а бывает и больше.

То есть совершенно очевидно, что страна воспринимает свое левое, красное прошлое как традицию, на которой она стоит и с которой не желает расставаться. В том числе с вождем Октябрьской революции Лениным, и это очень серьезный момент.

— Ну да, ведь Сталина теперь зачастую стараются не только отделить от Ленина, но и противопоставить ему. Потому что Сталин, дескать, «державник», а Ленин — революционер.

— Не надо отделять и противопоставлять! Иначе мы пойдем вслед украинцам. Недопустимо ничего отдавать из нашей истории, на которой мы стоим. А Октябрь 1917-го — это, конечно, величайшее событие во вселенской, мировой истории, которое повернуло сознание всего человечества. Сейчас многие у нас не отдают себе отчета в этом, потому что за последние три десятилетия в результате колоссальной антисоветской работы огромность события раздробили и чудовищно извратили.

— Да уж, постарались основательно. Так что многих удалось ослепить и оглушить.

— Но тем не менее по той социологии, о которой я говорю, наш народ, оказывается, в большинстве умнее этих своих квазилиберальных пастырей и вообще своей интеллигенции. Ведь какие вроде бы авторитеты вещали и вещают против революции, какие фигуры оттоптались по советскому времени вовсю: Эльдар Рязанов, Говорухин, Никита Сергеевич Михалков… Оттоптались кто с консервативных позиций, кто с либеральных, но суть одна. А вот реакция-то на это разная. И для многих итог такой: да, мы вас за ваше искусство в прошлом уважаем, но Ленина и Сталина вам не отдадим.

Прямо скажу, меня это наполняет гордостью за мой народ, которому жить сегодня, увы, приходится очень нелегко.

— Собственно, Октябрь 1917-го тоже стал реакцией на нелегкую жизнь трудового народа.

— Не только нашей стране, а всему так называемому третьему миру, составляющему девять десятых всего человечества, русская революция дала надежду на свободу. Вот продолжают твердить, что Советский Союз — это якобы синоним несвободы. Смотря для кого! Есть непримиримая разница между свободой угнетателя и угнетенного. Так что советский проект для Индии, для Китая, для Африки и Латинской Америки — в общем, для всего внеевропейского и неанглосаксонского мира стал даже не путеводной звездой, а реально действующей программой по изменению своего колониального статуса.

— Вы сейчас касаетесь всемирного значения Октября.

— А разве это не должно быть выдающимся поводом для нашей национальной гордости? У меня в связи с данной темой был в Индии лет десять назад убедительный момент истины. Я приехал туда с одним замечательным писателем. Но он правый консерватор, поклонник дореволюционной России, не любящий Советский Союз. И вот выступает перед индийской публикой. Сидят они в своих разнообразных чалмах, полные внимания и почтения, а он начинает им говорить, какой проклятый, омерзительный был Советский Союз. И они по одному стали вставать и выходить из зала. Пока не остались мы там вдвоем с переводчиком…

— Ничего себе картинка!

— Да, вот представьте себе. Он на трибуне увлекся в своем красноречии и этого даже не заметил. А я побежал к ушедшим и вижу: стоят эти индусы со своими сливовыми глазами, в которых слезы блестят. «Что же это такое?! — слышу со всех сторон. — Советский Союз! Мы учились там, советские построили нам современное производство, помогли поднять наши науку и культуру. Как он может — приехать к нам в страну и оскорблять то, что нам дорого!»

— В самом деле, очень показательный эпизод.

— Можно сказать, метафора Советского Союза в индийском восприятии.

— Стыд перед ними возникает за расправу с великой и уникальной страной?

— Есть оттенок стыда, никуда не денешься.

— Но что все-таки произошло, на ваш взгляд, со значительной или даже большей частью нашей творческой интеллигенции, которая в полном смысле слова взращена была советским строем, советскими идеалами, советской культурой? Почему вдруг такое массовое предательство и неблагодарность, про которую с особой болью и негодованием говорил мне в 90-е годы патриарх советской литературы Виктор Сергеевич Розов?

— Коротко на это не ответишь, потому что у разных персонажей или групп творческой интеллигенции происходило не совсем одинаково, а иногда и очень по-разному.

— Однако не чувствуете ли вы себя белой вороной в этой среде?

— Если говорить о себе, то я изначально ориентировался на несколько личностей, которые в тот переломный момент с красными идеалами не расстались, а наоборот — особенно четко и во весь голос начали их отстаивать. Это Александр Проханов, это Эдуард Лимонов, Сергей Кара-Мурза, конечно же — Юрий Бондарев. А несколько позже я узнал еще и Александра Панарина.

У меня в моей литературной работе сразу же ориентация была на эти имена. Хотя, замечу, ни на день не расставался я с глубочайшим уважением к так называемым почвенникам: Валентину Распутину, Василию Шукшину (не дожившему до этих времен), Василию Белову… Правда, крайне болезненное отношение сложилось к Виктору Астафьеву, но это уж особая статья…

— Да, более чем! И не у вас одного сложилось тогда к нему крайне болезненное, как вы сказали, отношение. А у Распутина? То же самое, о чем он не раз говорил мне. Хотя они ведь много лет с Астафьевым дружили и творчески были близки, но тут Валентин Григорьевич сдержаться не мог — высказал ему все публично и весьма нелицеприятно.

— Вот эти разные литературные сегменты следует по-разному объяснять. Я думаю, например, что на Проханова и Лимонова серьезно повлиял опыт достаточно широкого перемещения по зарубежным странам. Лимонов вообще там долго жил, а Проханов многое объездил в своих командировках. И знание западной цивилизации давало им возможность понять: те представления, которые стали нам усиленно навязывать (что там, дескать, рай земной, а у нас ад кромешный), не соответствуют действительности. Даже в США и во Франции, находившихся на вершине своего благоденствия, тот же Лимонов, проживший там двадцать лет, прекрасно знал изнутри огромное количество проблем, которые в сумме создавали картину далеко не идиллическую.

— А меня поразила ностальгическая нота в его повести-воспоминании «У нас была великая эпоха», которую журнал «Знамя» опубликовал во время «перестройки».

— Это художественная проза. Но у него была еще и сильная публицистика: «Исчезновение варваров», «Дисциплинарный санаторий», «Убийство часового». Очень точные работы, очень прозорливые, в которых еще тогда, в конце 1980-х, высказывалось немало такого, о чем мы продолжаем спорить и сегодня.