Андрей Мовчан - Россия в эпоху постправды. Здравый смысл против информационного шума

Сегодня Венесуэла живет с инфляцией более 60 % годовых, тотальным дефицитом товаров и продуктов питания, официальной безработицей выше 10 % и падением ВВП более чем на 7 % (по прогнозу МВФ на 2015 год). Формальный расчет венесуэльского ВВП представляется сегодня невозможным, но зато мы знаем, что в период 2000–2012 годов ненефтяной ВВП страны стабильно сокращался на 2–3 % в год.

В то время как расходы бюджета достигли астрономических 51 % ВВП, в супермаркетах устанавливают сканеры отпечатков пальцев, чтобы нормировать выдачу товаров населению. Агентство Bloomberg назвало Венесуэлу страной с худшей в мире экономикой. Социальная ситуация не отстает — по данным неправительственных организаций, на фоне высокого уровня тяжких преступлений (второе место по количеству убийств на 100 000 жителей в мире, в 5 раз выше, чем в России, в 10 раз выше, чем в США) 90 % убийств остаются нерасследованными; нехватка еды достигает 30 %, а медикаментов — 60 % спроса.

Власти убеждают общество, что проблемы — результат экономической войны, развязанной Штатами против свободной и независимой Венесуэлы с помощью правой оппозиции внутри страны. Власть не собирается отступать, а точнее, уже не может: общество отказывается осознавать необходимость перемен, требуя от правительства сохранения и развития патерналистского характера государства. Сегодня даже на фоне упавших цен на нефть внутренние цены нефтепродуктов приходится активно субсидировать. Отказаться от субсидий невозможно — тогда вероятно повторение Каракасо, массовых волнений 1989 года, которые начались из-за того, что тогдашнее правительство отпустило цены на нефтепродукты. Правда, несмотря на заверения об увеличении субсидий, рейтинг президента Мадуро находится на рекордно низком уровне.

Сегодняшняя ситуация в Венесуэле — логичное завершение левого поворота на фоне неоконченных и некачественных реформ в ресурсном государстве. Прагматики обвиняют в сложившейся ситуации правительство, изначально пошедшее на поводу у популистских настроений (собственно, оно и к власти пришло только благодаря безответственным идеям и обещаниям). Сторонники теории заговоров говорят о Китае, получающем контроль над страной благодаря соглашению с США. Им возражают другие — с теорией, что Китай вскоре сдаст Венесуэлу Штатам, поспособствовав смене власти.

Результат тем не менее один — неминуемый экономический крах, дефолт по долгам и смена режима с последующими длительными и трудными реформами, которые придется начинать с очень низкого старта, с фактической потерей экономической и политической независимости, в значительно худшей ситуации, чем 15–20 лет назад.

Иногда левый поворот становится осознанным, но ошибочным выбором, основанным на слепой вере в эффективность госрегулирования и возможность централизованно обеспечить социальные потребности населения. Но чаще он является неизбежным результатом ситуации, в которой власть получается или удерживается за счет привлечения на свою сторону широких масс населения, за счет пропаганды привлекательной, но губительной идеологии и раздачи реальных и мнимых подачек.

При высоких доходах от продажи минеральных ресурсов такая политика может показаться долгосрочно устойчивой. Но левый поворот быстро становится ловушкой — общество, наученное видеть во всех проблемах внешних виновных, теряет способность к рефлексии, привыкает к иждивенчеству, властно-бюрократическая вертикаль костенеет и охватывает все сферы жизни. Страна уже не готова ни менять экономическую модель, ни позволить это сделать правительству — даже когда неэффективность системы уничтожает доходы от продажи ресурса, даже когда заканчивается сам ресурс. Вплоть до коллапса всей системы ни власть, ни общество не будут предпринимать никаких шагов по изменению идеологии.

России до сих пор удавалось избежать радикального левого поворота, хотя с 2012 года мы видим признаки последовательного и все более опасного полевения экономической политики. Но настоящая опасность впереди: истощение потока нефтедолларов из-за падения цен на нефть совпало с тем, что российская экономика достигла критической точки неэффективности. Той точки, где почти двукратное падение валютной выручки не стимулировало отечественное производство, а, напротив, вогнало его в спираль ускоренного падения. И ко всему этому добавилась потеря в связи с санкциями перспективных источников инвестиций. Сохранение рейтинга политическими средствами (например, за счет патриотического подъема) работает лишь короткий период, и высока вероятность резкого полевения как последней надежды на спасение рейтинга власти. Будем надеяться, что пример Венесуэлы остановит власть в России от фактического уничтожения экономики страны.

Россия всегда славилась способностью своих жителей шутить по любому поводу — чем страшнее, тем смешнее. Слово «анекдот», в английском языке означающее «реальная история», в русском приобрело значение «смешная выдуманная ситуация». Мы смеемся и вместо того, чтобы горевать, и вместо того, чтобы бороться. В какой-то момент мне показалось, что пора уже посмеяться и над самым серьезным вопросом для России — вопросом ее будущего. Ведь то, что сегодня можно встретить в анекдоте, завтра власть — как это всегда у нас бывает — реализует всерьез, и к этому стоит приготовиться. Большая статья для Московского центра Карнеги от 29 декабря 2016 года — анекдот о будущем России (в российском смысле этого слова).

Меня все чаще спрашивают, как может выглядеть программа экономических реформ. А я все чаще отказываюсь отвечать — тема слишком грустная. Я даже добавляю: не могу всерьез разговаривать на эту тему. Но, в конце концов, можно ведь порассуждать и не всерьез.

Мы все хотим экономического роста. Проблема (я пока все еще всерьез) не в наших желаниях, а в том, что общество и наше сознание совершенно не готовы к продуктивным переменам. Изобилие ресурсов столетиями позволяло сохранять архаичную экономику и политическое устройство, а страшные события ХХ века (хронический голод 1900-х, Первая мировая, революция и Гражданская война, красный террор, голод 1930-х, репрессии, Вторая мировая, репрессии 1940–1950-х, медленная ломка сознания застоем, экономическая катастрофа конца 1980-х и массовая эмиграция 1990-х) уничтожили не только десятки миллионов граждан, но и инициативность общества, созидательную энергию, гражданскую активность, внедрили в сознание большинства иждивенчество и примитивно-групповой комплекс.

Мы не созрели для принятия перемен, катализатором которых были бы позднекапиталистические реформы — весь этот уже избитый набор из независимости судов, выборности властей, защиты прав, примата индивидуума, стимулирующих экономических законов и общих свобод. Давно ли мы смеялись над Монголией, которая «совершала скачок из феодализма в социализм»? А сегодня большинство реформаторов-теоретиков справедливо сетуют на то, что Россия чисто феодальная страна, но вместо того, чтобы учитывать это в своих предложениях, требуют волшебного превращения ее в страну развитого гражданского общества, верховенства закона и политической демократии.