Андрей Мовчан - Россия в эпоху постправды. Здравый смысл против информационного шума

Если мы так мало знаем, то стратегирование для правительства сейчас бессмысленно? А как же планы вроде «Энергетики-2030»?

У нас отсутствует возможность реального прогнозирования на срок более 3, максимум 5 лет. Кроме того, у нас задают тон люди совершенно безграмотные в прогнозировании, которые верят в то, во что хотят. Люди, которые проспали сланец, проспали водород, проспали альтернативную энергетику. И все остальное тоже проспят, потому что у них работа такая.

На что мы будем опираться при прогнозе? На прогноз корпораций? Но он делается очень простым способом — максимально занизить краткосрочный результат и максимально завысить долгосрочный. Краткосрочный мы понижаем, чтобы нам бонус платили даже за него. Долгосрочный завышаем, чтобы нам капвложения разрешали по максимуму.

Как будет выглядеть энергетика в 2030 году, не знает никто. Страна должна быть готовой к любым поворотам, это единственный способ выживать. Если страна мерит себя тем, сколько будет стоить один продукт, она страна-банкрот в любом случае. Рано или поздно этот продукт не будет приносить ей денег.

Есть известная конструкция о том, что мир делится на 4 экономических уклада: существуют центры новой экономики — «долины»; «зеленые зоны» — достаточно устойчивые государства или территории; «желтые зоны» — бывшие индустриальные страны; «черные» зоны, отключенные от современных технологий. Где мы в итоге окажемся?

Сползание — это долгосрочный процесс, а все экономическое можно прогнозировать только краткосрочно. За 10 лет экономика России ухудшится, но мы не сдвинемся в «табели о рангах» принципиально. Мы стоим сейчас в шестом десятке стран по ВВП на душу населения. От того, что мы встанем через 10 лет, скажем, в седьмой десяток, а Китай займет наше место, ничего кардинально не изменится. Мы стоим на 12-м месте по объему ВВП в мире, сразу за Южной Кореей. Ну, станем мы, скажем, на 18-е, сразу за Турцией — что с того? Контраст между Москвой и регионами будет жестче, конечно, но за 10 лет до голода и тотальной нищеты в регионах мы не доберемся. Допустим, снова начнется депопуляция, но сколько рабочей силы уйдет за 10 лет — 3 %? Что такое 3 % при безработице в 6 % и неограниченном предложении мигрантов?

Можно, конечно, поговорить о столетнем сроке. В прошлом году праздновали 100 лет левой аргентинской революции — за это время Аргентина вдвое снизила свою долю на мировом рынке. Она была претендентом на финальный забег и на призовые места, но глубоко ушла в первую лигу: стала 21-й экономикой мира по номинальному ВВП, 52-й по подушевому ВВП. Превратилась ли она в Судан или Сомали? Нет, конечно. В Аргентине люди прилично себя чувствуют. Жалуются, что все плохо, но в общем и целом там вполне ничего. Нормальная страна — Аргентина.

Мы пока идем по этому, аргентинскому, сценарию. В ближайшие 100 лет, вполне возможно, мы будем иногда и диссидентов с вертолетов скидывать, иногда и либерализовывать все и американцев приглашать, потом опять национализируем банковскую систему, объявим пару дефолтов, возможно, разделимся на несколько государств. Сейчас у нас 145 млн человек — ну будет 100 млн. Сейчас у нас 2 % мирового населения, будет 1 %. Сейчас у нас МГУ — 150-й в рейтинге мировых вузов, ну не будет его там совсем. У Аргентины нет университетов в рейтинге. Что, Аргентина сильно страдает от этого? Тоже нет. У нас сейчас 2 % мирового ВВП (по номиналу), ну будет 1 %. Жаль, конечно, у Российской империи в 1913 году было 5 % мирового ВВП. Жаль, но переживем.

Будут ли удачны попытки вытянуть отдельные сектора российской экономики, особенно те, в которых у нас есть заделы и к которым население относится положительно. Например, технологии магнетизируют наше общество, наши люди любят технологии, они их возбуждают. Есть польза в попытках точечной модернизации, например, технологического сектора?

Фраза «Завтра будут технологии» вызывает встречный вопрос: «Почему их нет сегодня?» Если у вас в данных условиях может что-то появиться — оно появляется, если прошло 5 минут и оно не появилось — значит, его и не может быть. О каких технологиях мы вообще говорим? Где мотивация? Огромные риски заставляют вас придвигать горизонт ближе. Горизонт короче, значит, криминальный бизнес выгоднее, а требующий инвестиций — нет. Пилить легче, чем строить.

Много говорят о поддержке со стороны государства. Поговорите с людьми в государстве. Им сперва сообщают: «Так, делаем фонд, инвестируем в венчуры». Они идут инвестировать в венчуры, а дальше им говорят: «А где гарантии возврата?» — «Так это же венчур!» — «Ничего не знаем, раз потеряли деньги, это хищение. Вы арестованы». В Израиле есть государственные фонды, инвестирующие в венчуры. У их управляющих обратная инструкция — «теряйте деньги», потому что если ты не теряешь денег на инвестициях в венчуры, значит, это никакие не венчуры, и ты саботируешь правительственную программу. Израильтяне говорят, что даже убыточный венчур приносит стране пользу, так как люди обучаются, отрабатывают подходы, в конечном итоге деньги все равно идут в экономику.

Ну и, наконец, должна быть независимая, частная инициатива. Технологии из Кремниевой долины созданы не американским правительством. Google и Facebook создавались не по госпрограммам. Для появления технологических прорывов нужен огромный кипящий слой, среда, экосистема. В них, возможно, 99 % умирает, но 1 % выстреливает. Но частники в России с таким государством, которое все время меняет правила игры под себя, у которого право собственности — бумажка, а судьи ждут звонка, чтобы вынести приговор, просто не будут рисковать. А государство у нас не израильское, оно не допустит убытков, оно хочет 100 % живущих и прибыльных стартапов. В итоге получается 100 % мертвых, потому что, кроме жулика, у нашего государства деньги может взять только человек совсем без воображения.

Но даже если случится чудо и в отсутствие школы, опыта, среды в России родится некая новая машина-изобретение и даже если на нее найдется инвестор, этой российской чудо-машине будет не хватать для становления в виде «русской технологии» буквально всего: ей будет нужен класс подрядчиков, поставляющих качественные комплектующие; школа маркетинга, чтобы обеспечить продажи; нужен, наконец, внутренний потребитель, потому что, прежде чем выйти на внешний рынок, ей надо будет отработать «серийный образец». Но подрядчиков нет, маркетинга нет, внутренний рынок схлопывается.

Экономические связи в мире нарастают, а с другой стороны, нарастают противоречия, в том числе на почве экономических вопросов. С вашей точки зрения, мы идем к столкновению — или военные сообщества разных стран обманывают нас, говоря о неизбежности конфликта?