Андрей Мовчан - Россия в эпоху постправды. Здравый смысл против информационного шума

Тем временем открытость рынка импорту начала давать о себе знать уже в 1990-е. Существенно изменилась доля импорта в потреблении и промышленности — импортные товары, от самолетов до хлеба, стали заменять отечественные. Товары длительного пользования требовали запчастей и расходников; части технологических и потребительских цепочек требовали, чтобы другие элементы цепочек также были импортными (соответствовали друг другу); товары, которым нужны особые условия перевозки, хранения, реализации и использования, требовали импорта вспомогательного оборудования и материалов. Так достаточно быстро стала закрепляться импортозависимость, для выхода из которой нужны были бы инвестиции, а также готовность на временное ухудшение экономики и падение ее эффективности.

Общая концепция развития предполагала, что в результате «стихийный» этап пройдет и крупные предприниматели (а вернее — бенефициары приватизации) перед лицом конкуренции предпочтут установить жесткие законы, создать институты управления и вынуждены будут диверсифицировать экономику. Возможно, так бы и случилось, но в 2000 году к власти в России пришла группа людей, настроенная не на ожидание воздействия «невидимой руки рынка», а на передел только что разделенной собственности и установление административного контроля с целью безусловного сохранения своей власти.

В этом смысле им очень повезло — их приход к власти совпадает с началом быстрого роста нефтяных цен. К тому же нефть и газ — единственные области экономики, в которых государство продолжало иметь существенные рычаги контроля: Газпром был де-факто государственным, а в области нефти государство контролировало систему транспортировки.

Авторитарный контроль в капиталистическом обществе невозможен, если в нем существует значительный независимый капитал, который может спонсировать альтернативных политиков и обеспечивать альтернативное информационное поле. Поэтому уже в начале 2000-х в России начинается процесс консолидации крупного капитала вокруг квазимонополий и доверенных «назначенных» управляющих, представляющихся внешнему миру новыми независимыми бизнесменами. Начинается эта консолидация, естественно, с нефти — завершено закольцовывание владения Сургутнефтегазом, в результате которого компания становится подконтрольна государству де-факто, уничтожается ЮКОС и создается государственная Роснефть. Постепенно монополизируются и другие области и отрасли — в том числе на месте, где могла бы вырасти обрабатывающая промышленность; возникают Ростехнологии; железнодорожная отрасль, во всех странах расцветшая после приватизации, в России защищается барьером РЖД. Монополии, как им и положено, неэффективны, в них расцветает воровство, они требуют ресурсов и роста тарифов. Тарифы растут, создавая инфляцию. В инфляционной среде товары, продаваемые на внутреннем рынке, становятся менее выгодными, чем экспортные, которые приносят девальвационный доход. Но кроме минеральных ресурсов экспортировать почти нечего — мы давно проиграли технологическую конкуренцию, еще при СССР, а на развитие нет ни инвестиций, ни благословения государства. И весь бизнес стремится туда, где выгоднее, — в экспорт нефти и газа, металлов, леса, зерна (но нефть и газ доминируют). Вокруг экспорта выстраиваются вспомогательные экономические цепочки, благо нефть растет в цене и покрывает издержки; все больший процент бизнесменов уходит от идей производства для внутренних нужд: проще продать ресурс и купить импорт.

Ресурсы для бюджета поставляют нефть и газ. С другой стороны, отказ от доверия «невидимой руке» требует административной вертикали — развития государственной бюрократии. Бюрократия требует больше средств на содержание и больше возможностей для обогащения в обмен на лояльность. Как следствие, продолжается ухудшение системы правоприменения (а как еще дать зарабатывать бюрократам?) и инвестиционного климата. Бизнес испытывает на себе высокие административные риски и страдает от высокой ставки процента — и поэтому просто не может играть в долгую и строить производства, заниматься разработкой технологий. Относительно безопасным остается только короткий торговый цикл (продал сырье за рубеж — купил импорт — продал в России), и доля торговли в ВВП растет до уникальных 29 %.

Цена на нефть продолжает расти; неэффективные попытки государства создавать «новую экономику» проваливаются, поскольку никому она не нужна — достаточно нефтяных доходов. Многочисленные инициативы либо просто тихо умирают, съев большие средства из бюджетов, либо умирают со скандалами и уголовными делами. Чиновнический бизнес порождает загадочное Роснано, банкротный «Уралвагонзавод» или убыточный SSJ, но не создает конкурентного продукта.

А раз нет конкурентного продукта, а нефть и газ производят всего 1 млн человек из 77 млн трудовых ресурсов, множество граждан, которые, будь в России диверсифицирована экономика, получали бы доход от продажи своего труда на свободном внутреннем рынке, в реальности этого не могут — нет платежеспособного спроса. Учителя, врачи остаются «на шее» государства, поскольку население не зарабатывает, чтобы оплатить их труд. Множество граждан страны вместо производительного труда, в силу отсутствия бизнесов, инфраструктуры рынка, стимулов со стороны государства, продолжают пополнять ряды бессмысленных государственных управленцев низшего звена, охранников, сотрудников госкорпораций, производимый ВВП на каждого из которых в 2–3 раза меньше, чем в частных зарубежных аналогах. Консолидация экономики достигает и банковской сферы — государственные неэффективные и непрозрачные банки вытесняют более мелкие частные, на общей бедной поляне российского рынка масштабы малы, найти клиента сложно, и вот уже в России на один доллар кредитного портфеля в 5 раз больше сотрудников банков, чем в США.

Но всех этих квазичиновников надо кормить, иначе они будут нелояльны к власти. И появляются майские указы: регионам, которые лишены 99 % налогов с природных ресурсов, указано бросить все средства на обеспечение роста доходов населения, занятого в государственном секторе. В течение нескольких лет зарплата растет темпами в несколько раз превышающими темпы роста ВВП. Это покупает лояльность населения, но разрушает бюджеты регионов; ни о каких стимулах для диверсификации производства не может быть и речи. Более того, перед лицом полной невозможности пристроить всех граждан к легальному получению зарплат за счет бюджета, государство вынуждено буквально на пустом месте создавать никому не нужные и даже опасные для экономики типы активности.