Боб Вудворд - Страх. Трамп в Белом доме

Он прямиком направился в здание клуба, где Трамп собирался выступить с приветственной речью перед участниками турнира по гольфу. Трамп появился под аплодисменты; он пожимал руки, не забывая напоминать о том, что прошлый турнир для гостей и членов клуба выиграл он. Потом Трамп и Кон взяли в буфете угощение и уединились в приватном обеденном зале.

«Господин президент, — сказал Кон, когда они остались одни, — мне крайне неприятно то положение, в которое вы поставили меня и мою семью. Я не хочу, чтобы в связи этим ходили толки».

«Ты не знаешь, о чем говоришь», — отреагировал Трамп.

Они пустились в обсуждение того, что Трамп сказал, а что нет в заявлениях по Шарлотсвиллю.

«Прежде чем ты скажешь что-то еще, — заявил президент, — пойди и послушай еще раз».

«Сэр, — ответил Кон, — я слушал это раз тридцать. Вы видели видеорепортажи?»

«Нет, не видел».

«Я хочу, чтобы вы посмотрели их, сэр, — сказал Кон. — Я хочу, чтобы вы увидели эту толпу разъяренных белых парней с факелами в руках, которые орут: “Евреи нас не заменят!” Я не хочу жить в таком мире».

«Хорошо, ты еще раз послушаешь и прочитаешь, — сказал Трамп, — а я посмотрю репортажи».

Они договорились, что после этого вернутся к разговору.

«Я не сказал ничего плохого, — стоял на своем Трамп. — Я действительно так считаю».

«В понедельник вы сказали правильные слова, — ответил Кон. — В субботу и во вторник это было ужасно».

В следующий понедельник Кон появился в Овальном кабинете. Иванка сидела на диване. Келли стоял у президентского стола.

Кон дошел до середины кабинета, когда Трамп спросил: «Значит, ты все-таки решил уйти?»

«Да, сэр».

«Я не сделал ничего такого», — повторил Трамп. Ты уходишь «из-за своих друзей-либералов с Парк-авеню». «Это все, должно быть, твоя жена», — обвиняющим тоном сказал он. Он рассказал историю об одном великом гольфисте. Жена гольфиста постоянно жаловалась, что каждый уик-энд муж уезжает из дома. Он ее послушал, и теперь, сказал Трамп, завершая свою поучительную историю, этот некогда великий гольфист продает мячи для гольфа и зарабатывает жалкие гроши.

«На твоем месте мечтает оказаться каждый, — сказал Трамп. — Я сделал огромную ошибку, предложив этот пост тебе».

Президент продолжал исходить ядом. Кон был потрясен. Первый раз в жизни с ним разговаривали в таком тоне. «Это предательство», — заявил Трамп.

Затем он сменил тактику; теперь он попытался сыграть на чувстве вины Кона: «Наша экономическая политика в твоих руках. Никто, кроме тебя, не справится с налоговой реформой. Ты не можешь взять и уйти». Кон потратил несколько месяцев на разработку масштабного плана снижения налогов и находился в процессе переговоров по его согласованию с Холмом, что было чрезвычайно сложным, полным подводных камней делом. «Как ты можешь бросить меня в таком подвешенном состоянии?»

«Сэр, я ни в коем случае не хочу бросать вас в подвешенном состоянии. Я не хочу, чтобы кто-либо считал, что я способен на предательство. У меня есть репутация, и я дорожу ею больше всего на свете. Я работаю здесь, в Белом доме, бесплатно. Дело не в деньгах. Я хочу помочь моей стране. Если вы считаете, что своим уходом я предам вас, я не уйду, — и, успокоившись, добавил: — Я останусь и закончу с налогами. Но я не могу находиться здесь и молчать».

Вице-президент Пенс, который некоторое время назад зашел в кабинет, подошел к Кону и признательно дотронулся до его плеча. Нам нужно удержать Кона, сказал Пенс, но он понимает его положение. Кону нужно публично высказать свою позицию.

«Ну так пусть выступит и скажет, что хочет, — заявил Трамп. — Мнучин же это сделал».

Мнучин выступил с заявлением: «Я решительно осуждаю действия тех, кто полон ненависти… Они никогда не получат ни моей поддержки, ни поддержки президента и его администрации». Он процитировал первоначальное осуждение Трампом событий в Шарлотсвилле и добавил: «Поскольку я сам еврей… мне трудно поверить в то, что приходится оправдывать себя или президента в связи с этим делом. Я считаю своим долгом заверить вас в том, что президент никоим образом, ни в коей мере не приравнивает неонацистов и другие группы ненависти, поддерживающие насилие, к группам, которые выражают свою волю мирным и законным путем».

Трамп привел в пример и других, кто дистанцировался от него.

«У меня нет трибуны», — ответил Кон.

«Что ты имеешь в виду?» — удивился Трамп.

У членов кабинета министров есть свои пресс-службы, сказал Кон. «Они могут делать заявления когда захотят. Я же помощник президента. Мне не положено делать заявлений для прессы».

«Мне все равно, — сказал Трамп. — Можешь хоть сейчас встать за трибуну и сделать заявление». Он предложил Кону немедленно отправиться в пресс-центр Белого дома.

«Нет, сэр. Я так не могу. Мне будет неловко. Позвольте мне сделать по-своему».

«Мне плевать, как ты это сделаешь, — ответил Трамп. — Я просто не хочу, чтобы ты уходил, пока не закончишь с налогами. Можешь сказать все, что считаешь нужным».

«Хотите увидеть до моего выступления, что я собираюсь сказать?»

Казалось, Трамп заколебался. «Нет, — выпалил он. — Говори все, что хочешь». Но секунду спустя ему стало любопытно, что именно собирался сказать Кон. «Можно сначала это посмотреть?»

Кон сказал, что составит текст вместе со службой по связям с общественностью Белого дома.

Когда Кон вышел из Овального кабинета, генерал Келли, который слышал весь разговор, затянул его в Зал заседаний кабинета. Согласно записям, которые Кон сделал после встречи, Келли сказал ему следующее: «Вы проявили величайшее самообладание, которое я когда-либо видел. Будь я на вашем месте, я бы взял прошение об отставке и засунул ему в жопу шесть раз подряд».

Несколько минут спустя в кабинет Кона в Западном крыле зашел Пенс. Он еще раз заверил его в своей поддержке. Скажите все, что вы хотите и считаете необходимым сказать, и продолжайте служить нашей стране, сказал он, поблагодарив его за все.

Кон решил высказать свою позицию в интервью Financial Times: «Эта администрация может и должна работать гораздо лучше. Мне крайне трудно решить, как поступить — уйти в отставку или остаться. Я также считаю необходимым выразить свое глубокое сожаление. граждан, выступающих за равенство и свободу, ни в коем случае нельзя приравнивать к белым шовинистам, неонацистам и ККК».

Кон понял, что Трамп на него злится. Две недели президент с ним не разговаривал и намеренно игнорировал на регулярных встречах. Наконец в какой-то момент Трамп повернулся к нему и спросил: «Гэри, что ты об этом думаешь?»

Президентский бойкот закончился, но шрам остался.

Для Роба Портера Шарлотсвилль стал переломным моментом. Трамп пренебрег мнением почти всего своего аппарата, всей своей команды советников и помощников. Он делал это и раньше. Извращенная независимость и иррациональность то отступали, то снова захлестывали его, подобно приливам и отливам. Но с Шарлотсвиллем шлюзы открылись настежь. Буквально несколькими словами Трамп провел черту. «Не было больше президентства, — сказал Портер. — Не было больше Белого дома. Был один человек — такой, какой он есть». Трамп показал: он будет делать то, что считает нужным, не считаясь ни с кем.