Эмиль Фаге - Культ некомпетентности

Затем структура власти изменилась, и после некоторого переходного периода демократическое государство, о котором идет речь, уже восемнадцатый год управляется, как и прежде, одним-единственным избранником, и, как и прежде, радоваться тут особо нечему.

Так мы пришли к демократическому правлению почти в чистом виде. Почти, потому что демократическое правление в чистом виде — это когда нация руководит сама собой непосредственно, без посредников, путем непрерывного плебисцита. В нашей стране существовал и существует демократический режим почти в чистом виде, то есть нацией управляют строго и исключительно делегаты, избранные непосредственно самим народом. Налицо воцарение почти полной некомпетентности.

Компетентностью наделяют самым произвольным образом. Как тот епископ, который обращался к бедру косули со словами: «Нарекаю тебя карпом», народ заявляет своим избранникам: «Нарекаю вас законоведами, нарекаю вас государственными мужами, нарекаю вас знатоками общественных наук». Мы увидим дальше, что этим дело не ограничивается.

Если бы народ мог судить о знаниях в области психологии и юриспруденции тех, за кого подавал голоса, наделение полномочиями, как я уже говорил, не наносило бы ущерб компетентности и приводило бы к неплохим результатам, но судить об этом народ не может. Впрочем, если бы и мог, лучше бы не стало.

Лучше бы не стало, потому что народ глядит на это дело с других позиций. Всегда. Для него важны не знания человека, а его моральные качества.

— Это уже кое-что, тоже своего рода компетентность: пусть законодатели не в состоянии составлять законы, по крайней мере они порядочные люди. Компетентность в области морали тоже дорогого стоит.

— Но, послушайте, руководство вокзалом, к примеру, доверяют не просто порядочному человеку, а такому порядочному человеку, который отлично умеет управляться с железнодорожным транспортом. При составлении законов одних благих намерений недостаточно, надо понимать толк в юриспруденции, политике, социологии.

И потом, если народ и оценивает избранников с моральной стороны, то по-своему. Он оценивает с точки зрения морали тех, кто разделяет его чувства и выражает их с большим энтузиазмом, — вот кого он считает порядочными. Я не утверждаю, что эти люди непременно непорядочные, просто критерий, который выбран для оценки их порядочности, в данном случае не работа.

— По крайней мере, они бескорыстны, раз у них не какие-то свои, особые страсти, а общие с другими людьми.

— Да, народ именно так и думает. Ему не приходит в голову, что легче легкого прикинуться, будто ты разделяешь чувства народа, чтобы заручиться его доверием и сделать политическую карьеру. Если народ так уж печется о бескорыстии своих избранников, ему самый резон предпочесть тех, кто отстаивает свои взгляды и вовсе не стремится быть избранным. Более того, он должен поддерживать тех, кто не выдвигает своей кандидатуры, — вот уж действительно признак бескорыстия. Народ, однако, никогда так не делает. Он вообще никогда не делает того, что должен.

— Но организации, которые кооптируют своих членов, Академия например, тоже так поступают.

— И они правы, потому что бескорыстие для них не стоит на первом месте. Для них важна научная состоятельность.

Им всё равно, горит человек желанием вступить в их организацию или не горит. Они смотрят на другое. Народ же, опираясь, казалось бы, на моральные критерии, должен был бы не допускать к власти тех, кто её домогается, по крайней мере тех, кто делает это в открытую.

Отсюда ясно, что толпа понимает под нравственными качествами. Для нее претендент обладает ими, если живет, или делает вид, что живет, одними чувствами с ней. Поэтому избранники хороши как источник информации, источник сведений о самом народе и дурны или в лучшем случае бесполезны как законодатели.

Монтескьё ошибался редко, тем не менее, на мой взгляд, он был не прав, когда заявил: «Народ прекрасно умеет выбирать должностных лиц». Просто Монтескьё не жил при демократическом режиме. Как народ может прекрасно выбирать должностных лиц, и в частности законодателей, если сам Монтескьё утверждал — на этот раз вполне справедливо, — что нравы должны улучшать условия жизни, а законы, в свою очередь, — улучшать нравы. Ведь народ старается избирать лишь тех, кто наиболее точно отражает его чувства. На сложившиеся обстоятельства народ реагирует нормально, хотя не вполне адекватно. Но если он хочет, чтобы законы исправляли нравы, ему следует назначать законодателей, которые выступали бы против его собственных нравов, а такого в принципе не может быть — народ всегда поступает с точностью до наоборот.

Следовательно, делая свой выбор, народ прежде всего инстинктивно предпочитает людей, интеллектуально и нравственно некомпетентных.

Положение еще больше усугубляется, если народу это выгодно. Он предпочитает людей некомпетентных не только потому, что не способен судить о компетентности интеллектуальной, а о компетентности моральной имеет весьма превратные представления, но и потому, что больше всего любит — и это естественно — тех избранников, которые походят на него самого. И любит по двум причинам.

Прежде всего, мы уже говорили, народ хочет, чтобы его избранники разделяли его чувства, его страсти. Строго говоря, они могут испытывать те же чувства и страсти и в то же время отличаться от толпы в том, что касается нравов, привычек, манер, внешнего вида и так далее. Правда, народ более всего уверен в том, что человек не притворяется, разделяя его чувства и страсти, если он подобен ему во всем. Это своего рода знак, своего рода ручательство. Поэтому народ бессознательно стремится выбирать тех, кто подобен ему и по обычаям, и по манерам, и по воспитанию, а если допускает чуть большую образованность — именно чуть, — то лишь затем, чтобы те могли держать речь с трибуны.

Есть и другая, не такая сентиментальная, но крайне важная причина, ибо она затрагивает самую основу, самую суть демократического сознания. Чего жаждет народ, который укусила демократическая муха? Прежде всего он жаждет всеобщего равенства, а значит, того, чтобы всякое неравенство, как искусственное, так и естественное, исчезло. Народ отвергает искусственные отличия — знатное происхождение, королевские милости, наследное богатство, и потому он за уничтожение аристократии, королевской власти, института наследства. Народ не одобряет также естественное неравенство, порицая тех, кто умнее, деятельнее, храбрее, искуснее других. Уничтожить такое неравенство он не в состоянии, ведь оно в порядке вещей, но он может нейтрализовать этих людей, поразить немощью, не подпуская к выборным должностям. Получается, что народ неизбежно отодвигает в сторону людей компетентных, причем именно вследствие их компетентности или потому, что они не такие, как все. В свое оправдание он бы сказал, что они, будучи отличными от других, могут выступать противниками всеобщего равенства. Объяснения разные, а суть одна. Потому-то Аристотель и сказал в свое время, что там, где презирают достоинства, там демократия. Цитата, правда, не совсем точная, на самом деле он пишет: «Там, где не ценят достоинства в первую очередь, невозможно твердое аристократическое правление». Вот и выходит, что пренебрежение достоинствами порождает и длит демократический режим.