Леонид Баткин - Конституционные идеи Андрея Сахарова (сборник)

Сахаров говорил об этом в последнем интервью, подтверждая прежнюю готовность поддержать Горбачева, но на определенных политических условиях, поддержать от имени независимой либеральной и радикальной оппозиции: ради изменения самих основ обанкротившегося режима партократии. И об этом же Андрей Дмитриевич сказал в своей — исключительной по краткости, силе, логичности, яркости — последней речи на заседании Межрегиональной группы. 14 декабря Сахаров убеждал своих коллег и разъяснял, почему они не выполнят демократического долга, если не станут в открытую оппозицию к нынешней политике руководства КПСС и правительства, к рутинному большинству на Съезде.

Примерно через три часа после этого выступления в Кремле Сахарова не стало.

В контексте документов, свидетельствующих о том, чем были заполнены последние дни борьбы Сахарова, получает более емкий и ясный смысл Конституция, над которой он трудился.

Вот его политическое завещание, если угодно.

Сейчас мы снова слышим, что с Конституцией торопиться не следует, что дело это сложное, что не нужно определять какие-то сроки ее выработки и принятия…

«Не нужно торопиться»? Но «торопиться» — это вопрос не о сроках. Аппарат КПСС давным-давно просрочил свои политические векселя, они предъявлены народами к взысканию. Это вопрос не о сроках, а о качестве думания. Думать можно неторопливо — и скверно. Думать можно быстро, максимально быстро, когда это диктуют обстоятельства, и притом — верно.

Поэтому: спросим себя о проекте Сахарова, верен ли он? Если да, торопиться с его доводкой необходимо.

А теперь о другом. В проекте Сахарова нетрудно заметить некие логические ножницы, и это даже поражает.

Если «Президиум» Съезда и само наименование парламента перенесены в проект почти машинально — экстраполированы из нынешней структуры, — то уж никак не машинально А. Д. внес в Конституцию, скажем, «свободу от произвольного ареста и необоснованной медицинской необходимостью психиатрической госпитализации» (ст. 6). Следующая фраза не оставляет сомнений, что Сахаров имел при этом в виду политические «психушки», в которых настрадались многие его единомышленники и друзья. Сюда же ст. 8: «Никто не может быть подвергнут пыткам и жестокому обращению». Сахаров знал и на собственном опыте, что такое «жестокое обращение». В ст. 14 он подытоживает семидесятилетний советский опыт, оговаривая довольно простое условие, без которого ст. 6 или 8, как, впрочем, и многие другие, остались бы лживыми декларациями: «В Союзе не допускаются действия каких-либо тайных служб охраны общественного и государственного порядка». Я надеюсь, что после недавних событий в Праге или Берлине количество скептических улыбок в адрес сахаровского «донкихотства» несколько поубавится. Во всяком случае, кое-что он сказал-таки на прощание людям, которые в течение двадцати лет заботились об его разговорах, переписке и перемещениях. Ну, хорошо. Это-то все по-домашнему привычно, как любимые стоптанные шлепанцы.

Но ведь Конституция рассчитана… на сто лет? Она описывает общество, настолько благополучное и свободное, что немыслимо представить себе, будто в нем по-прежнему могут сажать инакомыслящих в тюрьмы и психушки. Эти предусмотрительные статьи, подсказанные вчерашними, а отчасти и нынешними ощущениями, вставлены в ту же самую Конституцию, где мы читаем о том, что Советский Союз стремится к гармонизации всех глобальных проблем, к конвергенции, то есть «встречному сближению» двух мировых систем.

И… «ПОЛИТИЧЕСКИМ ВЫРАЖЕНИЕМ ТАКОГО СБЛИЖЕНИЯ ДОЛЖНО СТАТЬ СОЗДАНИЕ В БУДУЩЕМ МИРОВОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА»!

Не составит труда для кого-то и улыбнуться по поводу этой фразы. Фантастической фразы?.. Я улыбаться не советовал бы. Как выразился по другому, более мелкому поводу Маяковский: зайдите лет через сто, поговорим.

«Мировое правительство» упоминается у Сахарова в виде вполне логичного заключения из рассуждений о «долгосрочной перспективе» тех процессов, которые ужеобозначились в истории (например, в пределах европейского региона). Это очень, очень отдаленная цель, в чем Сахаров отдавал себе отчет не хуже других. Но — реальная цель, поскольку вне ее рассыпается цепочка неотвратимой конвергенции, а конвергенция, в свой черед, как был убежден А. Д., есть необходимое условие выживания человечества…

Не сказал бы, что в проекте Сахарова психологически, политически и юридически плохо стыкуются малоприглядные подробности насчет недопустимости тайной политической полиции, незаконных арестов и психушек — и ослепительное «мировое правительство».

Напротив! Это проект, составленный советским диссидентом. И это проект, принадлежащий ученому, размышляющему о проблемах будущего человечества.

Мысль Сахарова естественно двигалась между двумя разнозаряженными полюсами.

Права человека сейчас и здесь, правовая защищенность индивида в условиях свободной экономики и демократического парламентаризма, которые должны появиться наконец-то и у нас, слава Богу, благодаря принудительной силе всечеловеческого научно-технического прогресса. Без этого — какое же будущее, какая конвергенция?

С другой стороны. Точка схода всех конфликтующих линий мирового развития в отдаленной перспективе; внутренняя (так сказать, технологическая) необходимость конвергенции. Вне этой столь отдаленной, но, по заветному убеждению Сахарова, неминуемой всемирности — права человека были бы не обеспечены будущим. У них не было бы будущего в глобальном масштабе. Вне конвергенции — какие же права человека?

Настороженная оглядка в прошлое, не очень-то отжитое, и смелый теоретический замах в будущее, как всегда достаточно загадочное. Попытка сбалансировать все это, изобрести Конституцию, исходя из нынешних условий, но преодолевая эти условия, воображая государство, которого пока еще нет.

Корректная ли это, вообще говоря, задача?

Историк ответит: а разве до законов Солона в Афинах действовали законы Солона? Разве Конституция Соединенных Штатов Америки — не детище «отцов-основателей», не вышла из голов ее творцов, как Афина Паллада из головы Зевса? Разве это же не относится к большинству революционных Конституций, Деклараций, Декретов? Наше положение, разумеется, крайне осложняется тем, что придется изобрести не только новый политический строй, но и новое содружество наций и даже новую экономику.

Если вы желаете изменить порядок вещей в стране и с этой целью предлагаете новые законы — а в самой реальности нет еще ничего подобного, — эти законы придется придумать. Чем, собственно, теперь занимаются и в Верховном Совете.