Владимир Павленко - Мифы «устойчивого развития». «Глобальное потепление» или «ползучий» глобальный переворот?

Мы уж не говорим о «преамбуле Реттингера», в которой об англосаксах в целом говорится как о «расе», которой якобы предначертано господство над миром 485 .

Несущей элитарной конструкцией второго круга (уровня) является Бильдербергский клуб, соединяющий англосаксонское ядро с элитами континентальной Западной Европы. После распада «советского блока» он расширил сферу своего контроля на Восточную Европу, получив влияние также на Россию и другие субъекты СНГ.

Бильдербергский клуб является неформальным политическим и кадровым органом НАТО. С помощью Еврокомиссии, а также вновь избранных руководящих органов Европейского союза — постоянного председателя Европейского совета (Х. ван Ромпей) и Верховного представителя ЕС по иностранным делам и политике безопасности (К. Эштон) и вместе с Социнтерном клуб оказывает существенное влияние на внутреннюю и внешнюю политику Евросоюза. Ключевая роль англосаксонских держав в существующем в Евро-Атлантике экономическом, политическом и военном раскладе наглядно иллюстрируется следующим высказыванием Черчилля: «<...> Мы (Великобритания. — Авт.) с Европой, но не в ней. Мы связаны, но не включены в состав. Мы заинтересованы и ассоциированы, но не присоединены <...>» 486 .

Центром современной конфигурации Запада служит американо-германский союз, который контролирует континентальноевропейскую зону с помощью установленной Елисейским договором 1963 года «старо-европейской оси» нынешнего ЕС — альянса Германии и Франции. После распада СССР появился еще один важный инструмент англосаксонского контроля над континентально-европейской зоной: «новые демократии» Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы. Помимо своей главной функции — играть роль «лимитрофа», отделяющего Россию от Европы, бывшие члены Варшавского договора, а теперь НАТО и ЕС, выполняют еще одну, более деликатную миссию. В англосаксонских интересах они осуществляют сдерживание любых потенциальных поползновений Германии и Франции к самостоятельности, прежде всего к не контролируемым Вашингтоном и Лондоном играм с Россией.

«<...> Франция <...>, имеющая собственную геостратегическую концепцию Европы, <...> не только стремится к центральной поли

тической роли в объединяющейся Европе, но и рассматривает себя как ядро средиземноморско-североафриканской группы стран, имеющей единые интересы. Германия <...> осознает свой особый статус как наиболее значимое государство Европы — <...> формирующийся лидер ЕС. <...> И Франция, и Германия считают, что на них возложена обязанность представлять интересы Европы при ведении дел с Россией, а Германия в связи с географическим положением, по крайней мере теоретически, даже придерживается великой концепции особых двусторонних договоренностей с Россией» 487 .

Третий круг (уровень) представлен Трехсторонней комиссией, включающей англосаксонский центр, Европу и Японию, вокруг которой в 2000 году была сформирована азиатско-тихоокеанская группа, являющаяся расширенным за счет включения представителей целого ряда стран «восточным регионом», ранее представленным только японцами.

«<...> Как одна из самых значительных экономических держав мира, Япония, очевидно, обладает потенциалом политической державы первого класса. Тем не менее она его не использует, тщательно избегая любых стремлений к региональному доминированию и предпочитая вместо этого действовать под протекцией Америки <...>.

В свою очередь, такая сдержанная политическая позиция Японии позволяет США играть центральную роль по обеспечению безопасности на Дальнем Востоке. Таким образом, Япония не является геостратегическим действующим лицом, хотя очевидный потенциал, способный быстро превратить ее в таковую, особенно если Китай или Америка неожиданно изменят свою нынешнюю политику, возлагает на США особое обязательство тщательно пестовать американо-японские отношения <...>» 488 .

Реорганизация «восточного региона» Трехсторонней комиссии в «азиатско-тихоокеанскую группу» то ли обусловлена реакцией определенных сил в США и на англосаксонском Западе в целом на постепенный перенос центра глобального экономического развития в Азиатско-Тихоокеанский регион (АТР), то ли является первичной по отношению к этой глобальной перегруппировке. Если, конечно, предположить, что усиление АТР представляет собой продукт управляемой, глубоко продуманной глобальной стратегической игры.

Все три центра («региона») трехстороннего процесса, наряду с соответствующей геополитической конфигурацией, представляют собой формально не присутствующую в публичной политике, но от того не менее влиятельную «теневую» сферу «глобального финансового капитализма». Публичное представительство этой сферы возложено на «Группу двадцати» в экономике, а в политике — на «Группу восьми», значительная часть функций которой, как увидим в главе 11, в настоящее время передается новым, паллиативным структурам.

В публичной сфере общие и частные интересы указанных стран и их групп оформлены командованием НАТО, политическим и бюрократическим руководством Европейского союза. Важной их частью также является система двусторонних военнополитических союзов, договоров и соглашений, представляющих собой прообраз возможно будущего восточного аналога НАТО. Стержневыми для АТР структурами глобального управления можно считать американские военно-политические альянсы с Японией, Южной Кореей и Тайванем.

Также нельзя забывать и о постоянном представительстве США, Великобритании и Франции в Совете Безопасности ООН, где они, как показали события в Ливии, формируют стратегический альянс, отдаленно напоминающий «новую Антанту».

Дальше идет внешняя, видимая, преимущественно публичная сфера глобально-управленческого спектра, которая, тем не менее, на всех уровнях ощущает на себе постоянное влияние «теневой» сферы.

Четвертый круг (уровень) должен соответствовать «обновленному» Совету Безопасности ООН, добавляющему к трем обозначенным группам «африканскую». Хотя ясно, что никакого равноправия на региональном уровне Африка не получит. Ее присутствие в представленном перечне предназначено для усиления контроля над Черным континентом со стороны трех основных центров, а также объясняется необходимостью оправдания демагогического лозунга «борьбы с бедностью и нищетой» и идеологических спекуляций в духе «Мы, народы...».

С одной стороны, ООН при всей кажущейся прозрачности является практически нетранспарентным конгломератом, нагромождающим друг на друга огромное количество разнообразных структур, что как будто специально максимально запутывает ситуацию. «Вещью в себе» — деидеологизированной, оторванной от национальной и культурной почвы, предельно космополитичной — является ее многотысячная бюрократия, давно сформировавшая собственные корпоративные интересы, отличные и от национальногосударственных, и от «общечеловеческих».