Армен Гаспарян - Новая холодная война. Кто победит в этот раз?

Возвращаясь к возможности избежать развала советского общества, замечу, что, во-первых, общество необходимо было как-то оградить от разрушающего влияния таких работ, ценность которых с научной и мировоззренческой точки зрения весьма сомнительна. Во-вторых, нужно было доходчиво и квалифицированно объяснить людям, что вожди Советского Союза, мягко говоря, лукавили, когда провозглашали, что социализм полностью построен, и уж тем более когда клятвенно обещали, что в 1980 году начнется эра коммунизма. Советское общество было страшно далеко от выполнения поставленной задачи — однако это, в свою очередь, не должно было стать поводом впадать в уныние, следовало просто переосмыслить происходящее, сделать для себя правильные выводы и двигаться дальше, уделяя первостепенное внимание развитию социальных и общественных институтов.

Но ничего подобного сделано не было. Советские люди даже после 1980 года — обещанной даты пришествия коммунизма — продолжали жить под влиянием идей о грядущем земном рае, который непременно должен наступить в их стране. К такому разряду относилось, например, утверждение, что в обозримом будущем каждая советская семья в обязательном порядке получит собственную квартиру — об этом на полном серьезе рассказывали школьникам на уроках. Люди продолжали верить в эти «коммунистические» сказки, что тоже подготавливало слом их мировоззрения.

Если забежать немного вперед, можно спросить — чем все эти химеры отличались от обещаний Анатолия Чубайса в 1994 году о том, что за ваучер каждый житель Российской Федерации получит как минимум по два автомобиля «Волга»? Да ничем!

В-третьих, средства массовой информации, которые стали руководствоваться принципиально новыми подходами в своей деятельности, необходимо было контролировать. И тут беда заключалась в том, что осуществлять этот контроль можно было только с точки зрения тех идеологических позиций, которые были разработаны, утверждены и законсервированы Сусловым. А во времена товарища Суслова, например, на радио не было такого понятия, как «прямой эфир». Дикторы читали тексты, предварительно завизированные в целой куче проверяющих инстанций. При Горбачеве появилась практика выхода в эфир напрямую, и на смену проверенным и перепроверенным дикторам пришли ведущие. Они говорили без заранее написанных текстов и зачастую, пользуясь тем самым общественным плюрализмом, изрекали то, что прямо противоречило привычным партийным установкам, что вносило дополнительный ажиотаж в и без того беспокойное общественное настроение.

Параллельно продолжали существовать реликты идеологических моделей старой эпохи. К примеру, каждое воскресенье на телеэкраны выходила очень консервативная телевизионная программа «9-я студия», которую вел ныне покойный Валентин Сергеевич Зорин, мой друг и учитель. И одновременно с этим пять дней в неделю люди слушали прямой эфир всесоюзного радио «Маяк», где высказывались вещи диаметрально противоположные тому, что пропагандировала зоринская «9-я студия».

Кому должны были верить телезрители и радиослушатели, что могло закрепиться в их сознании как непреложная истина?

Убрав из общественной жизни такие фигуры, какими были в течение долгих лет партийные агитаторы, государство фактически сделало ставку на средства массовой информации. При этом людям забыли сказать, какие из них правильные — то есть какие выражают государственную позицию на текущий момент. В итоге получилось, что каждое средство массовой информации в позднем СССР жило собственной, ни от кого не зависящей жизнью, как бы в своем мире. К тому же среди них существовала жесткая конкуренция — еще одно явление, которого практически не знала прежняя советская пресса. Теперь это выражалось так: они «вмазали» какому-то Егору Лигачеву, а мы в ответ должны «вмазать» какому-нибудь Борису Ельцину. И мало кто вспоминал, что каждое СМИ является составной частью единой государственной машины, — сиюминутные интересы победы над конкурентами были важнее.

Американцы, публикуя материалы из истории радио «Свобода», сделали большой подарок всем, кто интересуется последними годами существования советской власти. До 1988 года видное место в эфире этого радио занимали религиозные программы, в студию приходили представители Русской православной церкви за рубежом и обращали к слушателям свое пастырское слово. Впоследствии этих программ не стало — по причине того, что в Советском Союзе появились собственные православные передачи. Тысячелетие Крещения Руси отмечалось на государственном уровне самым торжественным и даже пафосным образом. Был снят полнометражный документальный фильм — продолжительностью более часа — о том, как проходило празднование этой даты. А ведь еще были живы советские лозунги, провозглашавшие, что религия — опиум для народа. Как одно могло сочетаться с другим, никто объяснить не может до сих пор.

Общество пришло к убеждению, что есть некий обязательный модуль поведения и публичного выражения мыслей, который необходимо соблюдать, хочешь ты этого или не хочешь. А то, что за рамками этого модуля, — тоже правильно, но уже с неофициальной точки зрения.

Не исключаю, что и при таком вывихе общественного сознания страна смогла бы двигаться дальше — если бы не одно очень печальное обстоятельство. По мере сокрушения всех существовавших ранее идеологических и нравственных основ в позднем СССР закономерно развился экономический кризис. Да, тут сыграли свою роль санкции западных стран, введенные еще в 1970-е годы, сказалась ситуация с нефтью, которая на тот момент несколько упала в цене. К нехорошим для экономики результатам привела и так называемая ликвидация убыточных предприятий, начавшаяся вовсе не во времена правления Бориса Николаевича Ельцина, как теперь многие думают, а в эпоху горбачевской перестройки. Тогда это называлось «конверсией», переводом производства в новое русло — например, оборонный завод вместо гусениц для танков начинал выпускать барабаны или чайники. Почему это происходило и какой в этом смысл, объяснить было невозможно, да никто, впрочем, и не спрашивал. Некоторые предприятия пытались «капитализировать», то есть убрать из государственного сектора и передать в частные руки. Конечно, если завод выпускал детали для военной техники, ставшие вдруг невостребованными, появлялся смысл перепрофилировать его в маленькую фабрику для производства, скажем, телевизоров, продавать их за границу и получать за это валюту. Таким образом был фактически ликвидирован важный сектор государственной экономики.

Все это привело к тому, что в один далеко не прекрасный момент с прилавков магазинов начали пропадать продукты. Сперва кризис, например, в производстве ликеро-водочной продукции можно было условно объяснить тем, что в ходе объявленной Горбачевым антиалкогольной кампании у нас зачем-то вырубили чуть ли не все виноградники, в том числе и те, что пережили еще Гражданскую войну, — в Грузии такие были в Алазанской долине. Это неудобство общество еще могло пережить — хотя недостаток магазинного алкоголя вскоре стали восполнять масштабным возрождением самогоноварения, что привело к исчезновению из продажи сахара.