Антон Хреков - Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля

«В тюрьме»…

В восьмой серии Боннэр вернулась в Горький. Сериал продолжается. Супруги гуляют по улицам летнего города. Месть КГБ «плохой жене» за ««миротворческий» атлантический тур», «Менгеле» и другие радости жизни оказалась изощрённой — в эфир выдан фрагмент разговора супругов, записанный с помощью «прослушки» в квартире: Боннэр упрекает мужа за похвалу Горбачёву. Этот эпизод звёздных пиар-войн вышел в эфир 18 июня 1986 года— в СССР уже шла перестройка.

Луи снял бы ещё столько же серий, если б было надо, но 15 декабря 1986 года в горьковской квартире Сахаровых без всяких заявок установили телефон, а 16 декабря первый входящий по нему сделал Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачёв. Фразой: «Возвращайтесь и приступайте к своей патриотической деятельности» он прекратил эту «рабыню Изауру».

«Горьковские ленты», куда вошли фотографии, видеосъёмки и аудиозаписи прослушки, — то немногое из новейшей истории, что не натыкается на тупое равнодушие наших дней, а порождает споры до желчной пены у рта, раскалывает общество чудовищной пропастью на «тех, кто за кровавый режим» и «тех, кто за заговор врагов России». Как мне однажды сказал знакомый литератор: «Разве и то, и другое — не большевизм?».

Формула: «Жить самому и дать жить другим» подразумевала, что заработать должны были все, а во время съёмок, как писалось в титрах советских фильмов, «ни одно животное не погибло». Подобьём итог. В большом плюсе остался Bild, распродававший права на показ каждой серии в каждой стране. Неплохо, надо думать, заработал Луи, продемонстрировавший всему свету, что Сахаров — в золотой клетке: вырученная им сумма за одну серию, видимо, сопоставима с 25 тысячами долларов, и это надо умножить на восемь. Выиграло советское правительство, бескровно разрешившееся от тяжкого бремени. С облегчением вздохнула администрация Рейгана, которой не нужна была драка с горбачёвским правительством «гласности» из-за одного человека. Андрей Дмитриевич Сахаров, именем которого в Москве назовут проспект (отчего по-бычьи наливается кровь в глазах отдельных генералов нынешних спецслужб), не повторил судьбу, скажем, Константина Богатырёва [90] Поэт-переводчик, убитый в Москве в 1970 г. в подъезде собственного дома предположительно агентами советских спецслужб. или Георгия Маркова [91] Болгарский писатель-диссидент, бежавший в Великобританию и убитый в Лондоне в 1978 г. ядовитым уколом зонта в ногу предположительно болгарскими или советскими спецслужбами. — из столкновения с тоталитаризмом он вышел победителем воли.

Кто проиграл? Вашингтонские и кремлёвские экстремисты, мечтатели ядерной войны? Непримиримая воительница Елена Георгиевна Боннэр?

«Витя, а зачем тебе это? Жадность фраера сгубила? — пытала Виктора Луи в середине 80-х Елена Кореневская. — Зачем ты вообще полез к Сахарову?» И он мне на это сказал: «Я хотел показать, что он жив. Лена, вы вспомните меня. Умрёт Андрей Дмитриевич — она ещё проживёт двадцать лет».

Завершая работу над фильмом «Луи-король», я подумал, что буду неправ, если не позвоню Елене Боннэр. Мне достали её бостонский телефон. Я долго собирался с мыслями, потом с остатками смелости, потом — ждать было уже нельзя: я снял трубку и набрал номер. Через секунды услышал примерно то, что и ожидал: слабеющий, но на всякий случай боеготовый голос.

Будет несправедливо сказать, что Елена Георгиевна меня отшила — нет, она не грубила, не бросала трубку, не переходила на личности. Она сохраняла стойку жёсткого переговорщика, не дающего надежд на послабление. В терминах её нынешней родины, США, она — hardliner («сторонник жёсткой линии»). Первые десять минут она меня грозно уведомляла, что «горьковские ленты» принадлежат ей, а по наследству — дочери Татьяне Янкелевич, и любое их несанкционированное использование будет нещадно преследоваться ею через суд. И что если мы пожелаем эти ленты использовать, она лично будет давать разрешение по каждому фрагменту.

«Боже, какой суд? Какие разрешения? С каких пор история России монополизирована одним человеком?» — внутренне извергался я. Потом остыл: если ею, историей, хотят руководить один-два кремлёвских пиарщика, плохих ученика Виктора Луи, то почему это в порядке монополистической конкуренции не оспорить живущей в США вдове борца за свободу?

У меня до сих пор лежит конспект разговора с Еленой Г еоргиевной — лист формата А4, на котором записана только одна грамматически законченная фраза: «Янкелевич купил права на ленты у Bild, хотел засудить Луи, но настал Горбачёв». Очевидно, я хотел написать: «Мой зять, помощник моего покойного мужа Ефрем Янкелевич, купил права у газеты Bild на «горьковские ленты», собирался судиться с Виктором Луи, однако не смог этого сделать ввиду того, что ситуация в стране изменилась, и Андрей Дмитриевич стал заметной персоной в советской политике». Я подумал, что это главная фраза разговора, за который я Елене Георгиевне, несмотря ни на что, благодарен.

Через пару дней мы пришли в Музей А. Д. Сахарова за копией «горьковских лент». На нас долго и нервно смотрели, потом так же нервно предложили купить нужные фрагменты — официально, по установленным расценкам. Потом внезапно и без причины сорвались на крик и потребовали забрать материал и убраться подальше.

«А как же права?..» — попытались спросить мы, отступая.

«Какие права?! — прокричали нам вслед. — Нет никаких прав! Они, если хотите, принадлежат КГБ!!!»

Всё, о чём шла речь в предыдущих главах — самое запоминающееся, эпохальное, «верстовое». Словно красные флажки на глобусе в «конторе» Луи, расставленные им в новейшей истории страны маркеры-ориентиры.

Это не укладывается в мозгу, но почти за всеми значимыми событиями хрущёвско-брежневской (плюс постскриптум) эпохи различимым контуром стоит фигура Виктора Луи. Он одновременно был и «серым кардиналом», и «тайным каналом», и человеком-стендом советского режима. Один крупный медийный начальник с обширными лубянскими связями как-то сказал мне: «Виктор Луи был витриной строя. Он был нужен тем на Западе, кто имел деловые интересы в Советском Союзе: мол, смотрите, господа ястребы, есть в этой стране и нормальные люди!».

Помимо событий, сделавших историю, Луи сообщил миру о десятках менее судьбоносных, но не менее интригующих событий эпохи.

Осенью 1971-го из Лондона по подозрению в шпионаже выслано рекордное количество советских сотрудников, причём разом: 105 человек! Британские газеты назвали их «красной сотней». Вскоре Луи публикует заметку о том, что Москва непременно ответит высылкой на высылку, хотя поначалу заявляли обратное: но Луи снова не ошибся.