Антон Хреков - Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля

Как же они жгли в этом «Национале»! Виктора Луи, среди прочих тусовщиков эпохи, позднее вспомнит даже достигший занебесных высот Андрей Кончаловский. А каким шиком на грани фола считалось занять столик у окна, заказать жюльены, фирменный судак «Орли», как парижский аэропорт, сто пятьдесят коньяка, правда армянского, к которому Луи почти не прикасался, кофе, а потом отпускать рисковые шуточки, кивая головой на окно. А за окном — Кремль…

На кладбище между друзьями имел место такой диалог:

— Нелегко приходить на свою могилу, — сказал задумчиво Луи.

— Вить, да ты что?! — искренне не понял Горохов.

— Да всё о-кей. Я уже отдал распоряжения. Вы меня похороните здесь, рядом с мамой.

Помолчав немного, повторил то, что часто повторял:

— Вить, я очень боялся умереть за колючей проволокой, меня мутило от одной только мысли быть сваленным под номером, как полено, в общую могилу. Так что здесь лежать — одно удовольствие.

На рубеже 86–87 годов стало ясно, к чему был весь этот декаданс.

Луи снова испрашивает визу в Америку. Несмотря на разгромный доклад Госдепа — вот удивительный американский менталитет! — визу ему выдают: в графе «Цель визита» Луи указывает «лечение». Под перестройку американцы махнули руками уже на всё.

На этот раз Виктору было не до авантюр: он правда прибыл на обследование. Он уже давно подозревал, что с печенью что-то не то. Что-то серьёзнее, чем спина, которую лечил в Израиле, чем нога, которая не вылечивалась больше, чем было возможно. Апатия, дурное самочувствие, странные ощущения, да ещё и возникшее не пойми откуда похожее на икоту подкашливание: друзья говорили, что это может быть плохим признаком.

Обследование подтвердило худшие догадки: онкология.

— Что делать? — спросил он у знакомого доктора.

— Ничего, — ответил тот после паузы.

Ничего…

На его месте другой бы запаниковал, потом впал в депрессию обречённости, умер бы ментально раньше физической смерти. Другой бы отнёсся к смерти философски, как дзэн-буддист: прожил интересную жизнь, заработал денег не на одно поколение вперёд, пора и честь знать…

Но для Луи всё это были «неправильные» ответы. В том, что что-то делать было надо, сомнений не было, но — что? Можно как-нибудь продлить жизнь? Выторговать? На что-нибудь обменять? Купить?

Как и в лагере, он принимает решение: выживать, во что бы это ни стало. Он верил, что безвыходных ситуаций не бывает, как не бывает некрасивых женщин — бывает лишь плохое воображение и плохие менеджеры. Выход есть — просто он его ещё не видит.

И он не ошибся. Там же, в Штатах, знакомые медики сообщают ему, что способ побороть неизлечимую болезнь действительно существует. Спасти может относительно недавно практикуемая, во многом экспериментальная операция по трансплантации печени — в СССР, где не было даже одноразовых шприцев, такие не делались. Да и на Западе они пока ещё штучные — и вообще, это авантюра чистой воды, к тому же астрономически дорогая. Потерять можно всё: и кошелёк, и жизнь.

Ему предлагают сразу же лететь в Англию, где такие операции проходят наиболее успешно, так как время, за которым он всё время гнался, теперь «поставило его на счётчик». В Англии и комфортнее: родина жены и сыновей, рядом — если что — тёщин дом, всё любимо-знакомо, да и от Баковки не через океан. Елена Кореневская вспоминает, что Виктор ответил на это предложение: «Ну давайте, — сказал он и сразу же опять схохмип — Только евреев и коммунистов не предлагать!».

Но вместо Лондона Виктор летит в Москву: попрощаться. Кто-то утверждает, что он умудрился заехать даже в Париж: повидаться — в последний раз — с лагерным другом Шимкевичем.

В конце февраля 87-го в Москве он собирает друзей, устраивает ужин и сообщает: «У меня обнаружили рак, наступают мои последние дни». Инна Черницкая, его товарищ по лагерю (коллега по ковровой мастерской) и личный референт, разрыдалась, но Луи её «убрал» репликой в своём стиле: «Инн, ты чего ревёшь? Ведь умру я, а не ты!». Даже в таком положении мысль этого человека работает вперёд — как бы их удивить? Сообщая трагическую новость, он уже смакует план спасения и то, как все раскроют рты, узнав о чудесном исцелении.

Но были и серьёзные нотки. Близкому другу Фёдору Шахмагонову он сказал: «Федька, если на моих нападут, ты — единственный, кто сможет их защитить». С каждым днём страна, в которой жило семейство Луи, отдалялась от тоталитаризма, но становилась всё более чужой. У другого друга, Горохова, он спросил: «Вить, не знаешь, с кем бы можно попи. деть по поводу рака?» (передано свидетелями дословно). Ему привезли врача-акупунктурщика, но иглотерапию решили не делать, так как стадия болезни была слишком тяжёлой.

Осталось одно — пересадка. Это парадокс для его ситуации, но запах авантюры опять решил всё: Виктор готов пуститься в последнее в своей жизни экстремальное приключение.

И вот они вдвоём с женой снова в Шереметьево, снова перелёт: быть может, в последний раз, и уж точно, в первый раз — не в радость.

В Кембриджском госпитале, огромном комплексе, своими размерами и очертаниями похожем на завод, завод по вылечиванию болезней, иностранный пациент с необычным для этого учреждения паспортом проходит сложное обследование, сдаёт множество анализов. Операция обычно длится много часов, и врачам прежде всего нужно оценить выносливость сердца. Через несколько дней «русский пациент» выходит на улицу: начинается самое мучительное из того, что может высверливать разум смертельного больного, — ожидание.

Когда речь идёт о трансплантации органа, это ожидание имеет деликатный, морально-этический привкус: чтобы Луи имел шанс жить дальше, кто-то должен скоропостижно умереть — печень надо у кого-то взять. Тогда не было мобильных телефонов, а выезд на операцию должен быть стремительным: органов второй свежести не бывает. Но существовал прообраз пейджинговой системы: теперь Виктор ходит с электронной коробочкой, ещё одним технологическим «дивайсом», без которого он опять не может обойтись.

10 марта 1987 года пейджер выполнил свою одноразовую задачу — пронзительно заверещал, что означало: есть свободная печень, выезжать немедленно!

Донором советского информационного гения стал ничего не подозревавший молодой человек, которого сбила машина. Начинается подготовка к операции, что для Виктора, не в пример другим пациентам, было очередным аттракционом. Он пытается рассмотреть и запомнить детали приготовления, чтобы потом, если всё будет хорошо, снова удивлять, удивлять и удивлять. Он обращает внимание на то, что его поначалу кладут на водяной матрас — зачем? Чтобы температура Вашего тела, мистер Луис, сравнялась с температурой тела Вашей будущей печени, иначе, как говорится, не срастётся…