Антон Хреков - Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля

Этот больной не был бы Виктором Луи, если б не учудил ещё кое-что из своего репертуара: он подговаривает одного из больничных санитаров, чтобы тот снял происходящее на Викторовы фото- и видеокамеры. В советское время была газетная рубрика «Журналист меняет профессию», когда корреспондент идёт, например, работать на стройку, погружается в среду, а затем пишет свой материал «изнутри». В случае Луи — наоборот: журналист не меняет профессию. Даже на границе жизни и смерти.

В операционной стоят приборы, фиксирующие параметры жизнедеятельности больного. Что-то щёлкало.

— А счётчик что считает? — спросил Виктор у людей в «зелёнке».

— Дыхание, сэр.

— Да? А я думал, фунты насчитывает.

Во сколько ему встала эта печень? Цифры разнятся, точная сумма — коммерческая тайна. Друзья Луи говорят с его слов о 2 000 фунтов за нахождение в госпитале в день, плюс 3000 фунтов за лекарства на два дня. Плюс сколько-то, немало, за саму операцию. Другие источники называют 30 000 фунтов за всё. Британские журналисты уверяют, что с лечением, уходом, медикаментами и прочим на круг вышло не менее ста тысяч фунтов.

Много ли это? Для советского, скажем, врача (или журналиста) — немеренно. Для миллионера, докупающего себе дополнительное время, — подъёмно.

Операция длилась много часов. Узнав о том, что друг семьи лёг под нож, Марина Голынская заказала в Елоховской церкви молебен о здравии по полному чину. Молились о нём и другие советские друзья — каждый, как мог.

Закончили к утру — операция прошла успешно, пациента начали выводить из наркоза.

На следующий день он потребовал, чтобы у его кровати поставили телефон, и стал под впечатлением проделанного с собой обзванивать друзей. Дозвонился и до Шахмагоновых:

— Виталий Евгеньевич, это ты? Но тебя же только вчера прооперировали!..

— Ну и что! Они меня уже заставили идти пешком в столовую!

После советской, западная медицина, особенно методы выхаживания послеоперационных больных, потрясали своей «бесчеловечностью»: никакой лежачки, встань же и иди! Это было действительно чудесное воскрешение: через десять дней после сложнейшей операции Виктора уже выталкивали из госпиталя.

А 22 марта в газетах появляется короткая, из пяти-шести строк, заметка под названием: «Советскому журналисту сделана операция». Этого было достаточно, чтобы вызвать в британской прессе страшный галдёж: почему сотни и тысячи вынуждены ждать имплантата, страдая и умирая, а какому-то советскому гэбисту чужую печень подносят на блюдечке с голубой каёмочкой?

Госпитальное начальство оправдывалось: есть группы крови, есть моменты совместимости, пересаженную мистеру Луису печень ни у кого не отбирали. «Как будто я печёнку у Черчилля украл!» — ворчал сам Виктор.

В марте 1987 года начинается период, который сам он назвал «жизнь взаймы»: это часть выкупленной, выторгованной у судьбы жизни, каждый день которой в прямом, а не фигуральном, смысле стоит больших денег. Что это — с точки зрения небесной канцелярии? Расплата за его былые грехи или, наоборот, призовая игра за былые заслуги?

Как бы то ни было, этой весной он начинает мотать свой последний, пожизненный, но недлинный срок.

— Ну, что обещают врачи? — спросил Виктора по телефону кто-то из друзей, когда он позвонил из Англии.

— Если приживётся, лет пять. Но я бы согласился на более тяжёлую статью: лет двадцать пять… — ответил тот.

Из его самого сложного путешествия Луи встречали несколько друзей, которые собрались в Баковке. Когда машина подъехала, именитый фотограф генсеков Эдуард Песов вышел к калитке встретить победителя. Увидев его, Виктор вдруг схватился за воротник и резким движением порвал на себе рубаху — дорогую сорочку, обнажив послеоперационный шрам. Вот уж точно: рвёт на себе рубаху от «Версаче»! Экспрессии ему не занимать.

И был не прощальный ужин, а снова приветственный: Луи бы зря старался, идя на операцию, если бы в этот вечер не удивил гостей, сразив наповал. Он выждал момент, чтобы по одному подвести друзей к потайному шкафчику, где стоит трофей. Страшно подумать, что стоит… Сосуд, а в нём — заспиртованная старая печень. «Теперь, — хвастается Луи, — у меня их две!!!»

Когда Виктор Горохов предложил ему сесть за мемуары, подобно Хрущёву, тот ответил:

— Не думаю… Кому нужен ещё один плутовской роман о Жиль Блазе из Сантильяны? — горько усмехнулся Луи.

— Но где же твой неизменный challenge [96] «Вызов», «устремление, побуждение что-либо делать» (англ.). ? Ты же так любишь повторять это слово! — подначивал его Горохов.

— Мой challenge теперь — чужая печень, — закрыл тему Луи.

Вернувшись из Англии, он, кажется, впервые начал терять кураж, в его речах появились страдательные нотки. Римма Шахмагонова помнит, что после операции он стал чаще говорить о смерти. К её — смерти — отсроченному, но всё равно скорому приходу ему приходилось покорно привыкать, «как и дату своего ухода — надо благодарно принимать».

И всё же это не были годы бессилья, отверженности, немощи. Это не было, выражаясь языком социальных чиновников, «возрастом дожития». Луи продолжал много ездить, раздвигая географию своего «Полного путеводителя по Советскому Союзу» [97] Последнее издание этого путеводителя увидело свет в 1991 году (изд-во St. Martin’s Press). : снова посещает вольнодумную Прибалтику, ездит в Сибирь. Приятель Михмих вспоминает о совместной поездке в Новокузнецк: вечером, когда попутчики шли ужинать, Виктор говорил: «Вы наверное думаете, что я уже и выпить с вами не могу? Отчего же, я выпью бокал вина».

Ездит и за границу, но его поездки, наперекор нарастающей гласности, теперь всё менее гласны: возможно, это связано со слухами о том, что его взяла под крыло куда более закрытая контора, чем даже КГБ — ГРУ. Зарубежные выезды теперь носят не прикладной, а показательно-символический характер: Луи, как сказали бы медийщики, «работает лицом». «Я стал международным пугалом, — жаловался он друзьям, — меня посылают куда-нибудь, чтобы кого-то напугать». То есть сам факт его визита куда-либо несёт определённый сигнал от одного адресата другому. Это всё ещё «тайный канал», но по нему уже идёт примитивная морзянка.

Приблизительно в конце 1987 года Виктор Луи в последний раз едет в Израиль как связной: теперь восстановление дипотношений с этой страной — вопрос не интриги, а времени. Луи, который считал этот проект своим детищем и даже немного ревновал к нему других, хочет быть главным liaison office [98] Дословно: «офицер связи», «связной», «контактёр» (англ.). между двумя странами.

Такое мессианство, впрочем, как и всегда, уживалось в его голове с практической задачей: окружение Луи уверяет, что он рассматривал возможность покупки дома где-нибудь у моря, возможно в Эйлате — там, где есть прямое авиасообщение с Лондоном для полётов на обследования и лечение. И — быть может — не исключал для себя к концу жизни стать евреем не только по маме, но и по паспорту.