Екатерина Шульман - Практическая политология. Пособие по контакту с реальностью

Откуда исходит это удивительное представление о конкуренции не как о соревновании равных, а как заведомо преступной деятельности? А вот откуда: «Конкуренция при таком капитализме означает неслыханно зверское подавление предприимчивости, энергии, смелого почина массы населения, гигантского большинства его, означает также замену соревнования финансовым мошенничеством, непотизмом, прислужничеством на верху социальной лестницы». Это работа Ленина «Как организовать соревнование», в ней рассказывается, что порочная буржуазная конкуренция должна быть заменена социалистическим соревнованием, раскрывающим творческий потенциал сознательных трудящихся.

Поколение, которое сейчас находится у власти, – 55-летние и старше – было самым советским из всех, выращенных после 1917 г. Они родились после войны, отрезавшей навсегда память о прежней России вместе со всеми, кто еще мог ее помнить. Они прошли полный курс идеологической индоктринации – успели побывать и октябрятами, и пионерами, и комсомольцами, и коммунистами. Им преподавали марксистко-ленинскую философию и политэкономию в вузах, наиболее энергичные и способные сдавали ее и в аспирантурах. Не стоит думать, что на наше мировоззрение влияет только то, с чем мы согласны. Интоксикация мозга спорами марксизма-ленинизма не имеет ничего общего с левизной в политическом смысле, планами строительства социализма или даже мечтой о восстановлении СССР. Легко избавиться от веры в силу соцсоревнования, даже если она когда-то у вас и была. Но это не спасет вас от убеждения, что буржуазная конкуренция есть финансовое мошенничество, буржуазный суд служит интересам правящих классов, пресса продажна, деньги всевластны и нет такого преступления, на которое не пошел бы капитал за 300 % прибыли.

Реформаторы 90-х считали, что переход экономики «на рыночные рельсы» сам собой выстроит вокруг себя демократическую политическую систему, потому что в умах их был тезис про «базис и надстройку». Когда очередной государственный медиаменеджер объясняет публике, что владелец СМИ имеет право уволить любого журналиста, потому что у кого собственность – тот и прав, а закон – это формальность, он воображает, что раскрывает нам страшную правду о рынке. На самом деле его представления о рыночной экономике заимствованы из тезисов, выученных перед сдачей кандидатского минимума по философии.

Этот взгляд на мир плох не тем, что он безнравствен, а тем, что примитивен. Капитал не идет на «любое преступление» ни за 100 %, ни за 300 % прибыли не потому, что капиталиста сдерживают его персональные духовные скрепы, а потому, что эта прибыль существует не в вакууме, а в социуме, который не поощряет криминальное поведение. Большинство людей инстинктивно понимают, что быть социопатом менее выгодно, чем кооперироваться с ближним в совместной деятельности.

Мистическое видение вселенной как «игры с нулевой суммой», где сменяющиеся акторы вечно бьются за неизменный пирог «ресурсов», также наследует вульгаризованным положениям марксизма с его мировой конкуренцией империалистических держав (а конкуренция, напомним, – это когда я тебя бью палкой по голове и мне за это ничего не будет). Идея, что ресурс не богоданное внешнее благо, а плод совместной работы людей, не приходит в головы постсоветских геополитиков. Также им забыли рассказать, что социал-дарвинизм и иные изводы английской политэкономии XIX в. уже не передовой край научной мысли. Советская интерпретация марксистской философии рисовала мрачную картину мира, где новорожденный капитал источает кровь и грязь из всех своих пор, человек эксплуатирует человека – и нет ни суда, ни правды, ни добродетели. Мрачность эта компенсировалась перспективой грядущей победы коммунизма, которая навсегда оставит все эти безобразия в прошлом. Хотя об этой победе говорилось в эсхатологических тонах, как о втором пришествии, все же советская религия была прогрессистской и проповедовала совершенствование человечества на пути от первобытной общинности к победе коммунистического труда. Постсоветские люди легко отвергли эту позитивную часть – к концу 80-х верить в такое было уже затруднительно. Однако отрицательная часть осталась не подвергнутой сомнению.

Много было шуток, что в постсоветской России выстроили капитализм в точности по «Незнайке на Луне» и карикатурам в «Крокодиле»: толстый биржевик в цилиндре, эвфемистическая сигара, веер купюр, коктейли, канкан и на переднем плане – изможденный трудящийся, лишенный медицинской помощи: в шахтерском поселке закрыли фельдшерский пункт.

Но это та Луна, на которую никогда не прилетят прогрессивные коротышки с семенами гигантских растений. Какой прогресс может быть во вселенной, где «либо мы, либо нас»? Никакого. Интернет возник как проект ЦРУ и так и развивается, и всегда будет проектом ЦРУ. Государства вечно будут сражаться за углеводороды, внутреннее недовольство всегда будет инспирировано извне, закон – это формальность, устав – бумажка, справедливости не существует. Учение Маркса всесильно для тех, кто в него верит.

10.11.2014

Опубликованное Центром социологии РАНХиГС исследование «Евробарометр-2014» основано на опросе 6000 человек, представляющих 10 регионов (по 600 человек из каждого). Социальные и материальные характеристики опрашиваемых соответствуют тем пропорциям, которые выводит Роскомстат для российского общества в целом. Таким образом, можно сказать, что эта группа из 6000 человек представляет собой некую Россию в миниатюре.

Наименее ценная часть исследования – его политический блок. Он изобилует любимыми российской социологией вопросами: «Доверяете ли вы включенному телевизору больше, чем выключенному?», «Вы за материализм или за эмпириокритицизм?». И главный, без которого не обходится ни один допрос уклончивого русского респондента: «Девочка, ты хочешь ехать на дачу или чтобы тебе оторвали голову?».

Пересказ телеэфира своими словами лишен ценности не потому, что по телевизору «говорят неправду», а потому, что содержит понятия, не имеющие отношения к жизни опрашиваемых и, соответственно, не наполненные для них никакими реальными смыслами.

Важно знать мнение людей о том, что касается их собственной жизни – того, что они при желании могут изменить. Исходя из этих данных, можно хотя бы попытаться судить о направлениях, которыми развивается загадочное российское общество – смутно сознающее самое себя и плохо поддающееся линейным исследовательским методам. Поэтому самая любопытная часть исследования касается динамики социального капитала – роста так называемых сильных и слабых социальных связей. Упрощая, можно сказать, что под «сильными связями» в рамках исследования понимаются «те, у кого могу попросить взаймы или вместе поехать в отпуск», под слабыми – «те, кому могу позвонить с просьбой о рекомендации на работу или для ребенка в школу».