Игорь Молотов - Мой друг Карлос Шакал. Революционер, ставший героем голливудских фильмов «Шакал» и «Карлос»

Неверно и то, что он принял мусульманскую веру в тюрьме, став вдруг ультраисламистом. Политические оппоненты Карлоса обвиняют его в том, что он симпатизирует «Исламскому государству». А еще ест детей. Подобными измышлениями обычно занимается пресса, старающаяся не вникать в детали. Но симбиоз ислама и коммунизма — это важная составляющая политической биографии Карлоса. Давайте разбираться.

В своей книге «Революционный ислам» Карлос пишет:

«Я принял ислам в начале октября 1975 года, в тренировочном лагере Народного фронта освобождения Палестины в Йемене близ Хаара в провинции Абиян. Я помню это так ясно, словно все случилось вчера, а не двадцать семь лет назад. Я готовился к обряду среди моих боевых товарищей — арабов, которыми мне предстояло командовать во время опасной боевой операции в Западной Африке. Все они были мусульманами и попросили меня разделить их веру, чтобы — в случае гибели в бою — я повел их в рай. Братство по оружию стало одной из главных — глубинных — причин обращения в ислам, сыгравший решающую роль в моей судьбе. Неотвратимость вечной спутницы воина — смерти — не пугала меня. Я воспринимал ее как нечто естественное, без тоски и отчаяния, ибо случайности в революционной войне, которую ведет любой профессиональный идейный борец, неизбежны».

В тот день он отнесся к обряду посвящения почти легкомысленно, им руководило скорее чувство товарищества, чем зрелое размышление. Но потом в жизни Карлоса случилась встреча с иранским муллой Абу Акрамом — он был близок к иранским моджахедам (позже им пришлось скрываться на территории Ирака). Сегодня эти люди вынуждены соблюдать крайнюю осторожность — американцы записали их в террористы.

«Абу Акрам был в моем подчинении, что не помешало ему отчитать нас за легкомыслие. На сочном и цветистом арабском — не забудьте, он был иранцем, то есть неарабом — Абу Акрам дал нам множество теологических разъяснений и комментариев, после чего заставил снова прочесть Fatiha — обет веры, на сей раз — с полным осознанием важности происходящего».

Таким образом, Карлос дважды совершил ритуал обращения.

Как признается сам Карлос, он не является «воином Аллаха» в прямом смысле: «моей вере недостает мистицизма». Хотя он и мусульманин, но его борьба носит скорее политический, чем религиозный характер. Замечу, что, вопреки большевистской традиции, Карлос никогда не относился к марксизму как к религии, подменяющей собой традиционную духовную практику. Например, по Бердяеву, марксизм имеет все признаки полноценной религии: строгая догматическая система, несмотря на практическую гибкость:

• разделение на ортодоксию и ересь;

• неизменяемость философии науки;

• священное писание Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, которое может быть лишь истолковываемо, но не подвергнуто сомнению;

• разделение мира на две части: верующих — верных и неверующих — неверных;

• иерархически организованная коммунистическая церковь с директивами сверху;

• перенесение совести на высший орган коммунистической партии, на собор;

• тоталитаризм, свойственный лишь религиям;

• фанатизм верующих;

• отлучение и расстрел еретиков;

• недопущение секуляризации внутри коллектива верующих;

• признание первородного греха (эксплуатации).

«Моя связь с коммунизмом носит интеллектуальный, рациональный характер. В основе моего политического выбора лежал разум, а не идеалистическая страсть, как у отца-мистика, почти фанатика. Первое образование он получил в Венесуэле, в маленькой семинарии отцов-эвдистов, где преподавание велось на французском языке, и отец сохранил о преподавателях самые лучшие воспоминания. Утратив веру в Бога, он в некотором смысле транспонировал ее на Маркса и Ленина».

В этой главе я хотел бы подробнее остановиться на мировоззрении Карлоса, сформулированном в книге «Революционный ислам», так и не изданной в России. Карлос пишет, что ислам следует рассматривать как вершину божественного Откровения, которое изначально являло собой «революцию». Или «Революцию революций», если пользоваться терминологией Карлоса. И назревающие в ближайшем будущем геополитические и геокультурные потрясения, равных которым не знает история, не замедлят это обнаружить. По его мнению, менее чем через два столетия мусульманскими станут земли от Африки до Центральной Азии, от Индийского субконтинента до Атлантики. Бурное распространение ислама свидетельствует о могуществе его политической составляющей, о его способности воспламенять умы и сердца людей, воодушевлять их «на битву за истину и справедливость божественного порядка…».

Карлос считает, что последние настоящие европейцы — те мужчины и женщины, которые сохранили гордость за свое происхождение и остались верны наследию предков, — примут в свое сердце ислам. Он станет единственным средством уберечь от разрушения свои ценности, духовное наследие многих веков для тех, кто сумеет сохранить уважение к себе, и прежде всего откажется рабски подчиниться материалистическому фетишизму.

«С этой точки зрения война, которую исламу предстоит вести против империализма, — война, повторюсь, не против какого-то народа, нации, государства. Мы сражаемся против системы, а система эта незаметно, но неумолимо толкает человека к развращению и к онтологической смерти. Она не только отчуждает его (в марксистском смысле слова), не дает ему стать самим собой, реализовать свой потенциал, словом, состояться, — но и, хуже того, извращает его природу и тем самым преграждает ему путь к становлению Человечности. Капитализм — это тупик. Мир изнемогает под гнетом хищнической экономики, сколько бы ни бить тревогу. Никто не хочет доискиваться истинных причин. Единственный выход — духовная революция человечества, которая разорвет железный обруч логики капитализма…»

Иными словами, Карлос по-марксистски предлагает отречься от всех форм идолопоклонничества наших дней: гедонизма, индивидуализма, жажды искусственных удовольствий и призрачного могущества. Мир, который мы именуем «современным», отдалил человека от самого себя, породил безудержное бесстыдство нравов.

«Я всякий раз поражаюсь, когда вижу, насколько усталой, разочарованной выглядит значительная часть западной молодежи. В лицах очень многих девушек — отражение мира, в котором истинное чувство и идеал ежедневно обесцениваются. И напротив, неслыханный порыв сопротивления американской войне объединил европейцев с жителями остальных континентов — и над миром словно бы пронеслось дуновение надежды…

Что до моего “неверия” в политические догмы, — продолжает Карлос, — оно, вне всякого сомнения, было реакцией на духовный экстремизм отца; его глубинная религиозность практически не повлияла на мое будущее духовное развитие и религиозное обращение. Мои отношения с марксизмом никогда не были ни догматичными, ни религиозными, и пусть никто не думает, что я механически заменил материалистическую “религию” мусульманской верой.