Артемий Магун - Единство и одиночество: Курс политической философии Нового времени

Наличие этого «закона природы» не противоречит радикальному эмпиризму: еще в 1660‑х годах Локк написал, но не опубликовал несколько «Опытов о законе природы» [3], где пояснил, что этот закон существует не в качестве врожденной идеи, а прямо считывается человеком из мира. Поскольку мы видим факт своего существования и понимаем, из здравого смысла, что оно не могло появиться

из ничего, то, значит, нас создал Бог, мы и другие люди являемся его «собственностью» и поэтому должны ее блюсти.

По Локку, естественное состояние не катастрофично, как у Гоббса, а наоборот, совершенно нормально и разумно, но в нем есть одно «неудобство». А именно судьей и исполнителем закона природы является, в естественном состоянии, каждый человек. Потому что кто еще? Отсюда возникает, опять, состояние войны, не потому что люди убивают кого попало и крадут что попало, но потому что они по — разному понимают закон природы и наказывают нарушителей по своему усмотрению. Как и у Гоббса, война идет за интерпретацию, но здесь есть изначальный «текст» закона природы, нуждающийся в интерпретации, — его значение должно впоследствии правильно истолковать правительство.

Из состояния войны мы приходим к общественному договору. Но договор не отменяет естественного состояния полностью, а дополняет его. Каждый отказывается от своей «власти» толковать и исполнять закон природы и передает ее в руки общества. Но все это делается ради защиты собственной жизни, свободы и собственности, а значит, вновь создаваемое правительство не имеет права посягать на них [4]. Таким образом, естественное состояние не исчезает в обществе, а остается действенным внутри него, образуя отделенную от правительства сферу, которую мы сегодня называем «частной сферой», и ограничивая действия правительств естественными правами. «Обязательства закона природы не перестают существовать в обществе, но только во многих случаях они более четко выражены, и в соответствии с человеческими законами им сопутствуют известные наказания, для того чтобы принудить их соблюдать» [5].

Собственно, договор заключается просто в том, что люди единогласно решают составить «единый политический организм» и подчиняться в нем большинству [6]. О правительстве речи на этом этапе не идет. Лишь затем большинство выбирает форму правления (демократию, олигархию или монархию — по типу законодательного органа) и назначает правительство. Правительство делится на три типа власти: законодательную, исполнительную и федеративную (ведение иностранных дел). Локк рекомендует, как правило, разделять законодательную и исполнительную власть, потому что их смешение может дать повод для злоупотреблений [7]. Законодательная власть является верховной, но ни в коем случае не «суверенной» — Локк не употребляет этого новомодного термина вообще, так как согласно ему любая земная власть ограничена законом природы. В хорошо устроенном государстве, по Локку, власть отправляется представительным собранием типа парламента, то есть, говоря обычным языком, это республика — отсюда не случайно, что Локк использует английский перевод слова «республика» — commonwealth, а не state — в смысле «государства».

С правительством, по Локку, не заключается никакого договора; ему лишь выражается доверие общества [8]. Локк заимствует двухэтапную схему образования государства у кальвинистов — монархомахов и у Пуфендорфа, но в отличие от них он не считает акт назначения правительства договором. Ни король, ни парламент не являются договаривающимися сторонами, и у народа нет перед ними никаких обязанностей, только у них — перед народом.

В то же время у правительства есть «прерогатива», то есть право действовать по усмотрению в случае не предвиденных в законе обстоятельств — действовать во имя «блага народа», sainspopuli. Вообще, может показаться странным, как у такого демократа и либерала, как Локк, может возникнуть столь подробное описание «прерогативы» — то есть, по сути дела, чрезвычайного произвола правительства в трудной ситуации. Но это в какой — то степени неизбежно, симптоматично для доктрины, которая выдвигает на первый план естественное право. Кто — то ведь должен и это право, и право государственное интерпретировать! В отличие от Гоббса, который отождествляет право и силу власти, и Канта, который позднее попытается исключить из права всякий произвол, Локк занимает промежуточную, реалистическую позицию, оправдывая чрезвычайную власть (у Гоббса, по сути говоря, суверенитет не является чрезвычайным, так как, по сути, сделан для того, чтобы стоять над законом).

Главная тема философии Локка — это собственность. Вы уже видели, что там, где у Гоббса природа защищает жизнь, у Локка она защищает собственность. Это — цель гражданского объединения людей, и это же граница, которую власть не может нарушить. Так, генерал, по Локку, может приказать расстрелять солдата, но не может присвоить его имущество [9]. Собственность (в старой транскрипции, propriety) — это и предметы, принадлежащие тебе, и некоторая моральная добродетель, верность, соответствие самому себе. Здесь речь идет больше чем о просто «вещном» отношении.

Собственность существует, конечно, еще в естественном состоянии. Но для ее легитимации важно знать, откуда она прежде всего берется. Дело в том, говорит нам Локк, что изначально Бог дал землю и все, что на ней, в дар человечеству в целом. Но в то же время он дал каждому из нас в собственность его тело. Когда мы обрабатываем какую — нибудь вещь, трудимся над ней, то мы тем самым как бы «присоединяем» к ней свой труд своего тела и изымаем ее из общей собственности. Для этого достаточно собрать желуди или поставить под струю кувшин. Так человек «отгораживает» обработанный предмет или участок земли «своим трудом от общего достояния» [10]. Локк здесь намекает на спорные «огораживания» земель, при помощи которых в XVI–XVII веках крупные землевладельцы сгоняли со своих земель крестьян и превращали их в пастбища для овец. Автор «Второго Трактата» оправдывает эти раннекапиталистические практики.

Но «трудовая теория собственности» имеет на первом этапе свои пределы. Если мы накопили слишком большие запасы желудей или воды, больше, чем мы можем съесть или выпить, и при этом кто — то вокруг нас умирает от голода и жажды, то мы поступаем против закона природы, который, как мы помним, требовал по возможности заботиться о благе других. Такая собственность нелегитимна. Но тогда, после достижения определенного благосостояния, труд потеряет всякий смысл! Чтобы этого не произошло, говорит Локк, люди изобрели деньги. Драгоценные металлы не портятся, и в то же время они практически бесполезны, поэтому их сделали, по соглашению, обменными единицами. Теперь тот, кто много трудится и накапливает много денег, не совершает преступления против закона природы, даже если вокруг него нищета и голод. Он ведь не отнимает у бедных хлеба и воды!