Артемий Магун - Единство и одиночество: Курс политической философии Нового времени

Программа Сийеса была в основном выполнена, когда Генеральные Штаты наконец собрались. Депутаты третьего сословия объявили, что они образуют теперь Национальное собрание, и предложили двум другим сословиям присоединиться к ним. Король попробовал не пустить их в зал заседаний, но они собрались в другом (зале для игры в мяч) и дали друг другу клятву не расходиться до принятия конституции. Король стянул к Парижу войска и отправил в отставку либерального министра Неккера. Горожане начали мобилизовываться. Мобилизация питалась противоположными чувствами энтузиазма и страха. Волна мобилизации прокатилась в то лето по всей Франции. В провинциях это была паника, «Большой страх»: среди крестьян, в отсутствие точных сведений о происходящем в стране, распространился слух о неминуемой волне экспроприаций со стороны разбойников и подстрекающих их аристократов.

13 июля активисты и воодушевленные ими горожане заняли парижскую ратушу и назначили буржуазный муниципалитет. Так было положено начало возникновению секций Парижской коммуны — параллельному, демократическому органу власти, который формально являлся органом местной власти Парижа, но фактически был альтернативным центром суверенитета, потому что опирался на мобилизованные массы. Вплоть до их подавления в 1794 году секции всегда выдвигали самые радикальные требования и поддерживали самых радикальных депутатов Собрания. Таким образом, специфическая неодновременность, поспешность и медлительность революционного развития привели к возникновению двоевластия (точнее, на тот момент, троевластия, если учитывать сохраняющуюся власть королевского двора).

14 июля произошел успешный штурм Бастилии, поддержанный, после колебаний, Национальным собранием. Говорят, что в этот день Людовик XVI спросил у герцога Лианкура: «Это что, бунт?» — «Нет, сир, — ответил тот, — это революция».

После этого инициатива перешла к Национальному собранию, и либеральный король, опасаясь гражданской войны, шел на все уступки. 4 августа депутаты отменяют все феодальные привилегии. 26 августа, по примеру Соединенных Штатов, Национальное собрание принимает «Декларацию прав человека и гражданина».

«Декларация прав человека и гражданина» — интереснейший документ. В нем соединены две разнородные и трудно совместимые программы—, руссоистские принципы народовластия и лок — ковские принципы частных свобод. Это противоречие заложено уже в названии: речь идет о правах человека (то есть дополитичес — кого, естественного человека) и гражданина (то есть о правах политического участия).

С одной стороны, Декларация провозглашает абсолютный суверенитет народа: «Источником суверенной власти является нация. Никакие учреждения, ни один индивид не могут обладать властью, которая не исходит явно от нации» (Статья 3). Но в то же время утверждается, что «цель всякого политического союза — обеспечение естественных и неотъемлемых прав человека. Таковые — свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению» (Статья 2). Последняя, 17‑я глава Декларации утверждает главную классовую ценность буржуазии: «Так как собственность есть право неприкосновенное и священное, никто не может быть лишен ее иначе, как в случае установленной законом явной общественной необходимости и при условии справедливого и предварительного возмещения».

Итак, совмещены радикально демократические моменты (суверенитет народа, закон как общая воля) и либеральные моменты, направленные на ограничение власти. Тем не менее в этом противоречии доминирует гражданско — политическая сторона. По — видимому, с точки зрения авторов Декларации, республиканское самоуправление является подлинной и единственной гарантией того, что будут соблюдаться права собственности и неприкосновенности личности. Коллективная, «позитивная» свобода создаст все предпосылки к реализации частной, «негативной» свободы (вспомним, что мы обнаружили эту взаимосвязь, уже говоря о Макиавелли). Но как любое хрупкое, противоречивое единство разных направлений, синтез, предложенный Декларацией, не оказался стойким: противоречивость документа была обнаружена уже радикальными якобинцами круга Бабефа, а затем продемонстрирована Марксом в «Еврейском Вопросе», который мы подробно проанализируем ниже.

В августе 1789 года Национальное собрание достигло определенного компромисса с королем. Но 5 октября баланс их сил был смещен в пользу депутатов, потому что разгневанные женщины Парижа устроили «марш» на Версаль и, совместно со вновь созданной национальной гвардией, вынудили короля переселиться из пригородного дворца в Париж, под присмотр бунтующего народа.

Дальше, в течение 1789–1791 годов, вновь установилось равновесие. Казалось, что во Франции образована конституционная монархия, с Людовиком в роли своеобразного президента. Просвещенческая проповедь рационального устройства общества и социальной гармонии близка к осуществлению. Но эти надежды быстро развеялись. В революционной ситуации все противоречия имеют тенденцию к поляризации.

Большая часть аристократов не смирилась с революцией. Они работали на реванш и привлекли на свою сторону самого короля, а также подталкивали Австрийскую империю к войне с Францией. В июне 1791 года король пытается бежать за границу. Его узнают и останавливают. Теперь он находится под негласным арестом. Лидеры Национального собрания решают замять дело. Но уже поздно. 20 апреля 1792 года Франция объявляет войну Австрии (предупреждая ее нападение). Война начинается с серии поражений. 10 августа 1792 года восстание парижских секций приводит к окончательному свержению короля и к установлению республики.

Вместо Национального собрания выбирают конституционный Конвент (по образцу американского). К власти приходят все более демократически настроенные деятели: вначале жирондисты, а затем монтаньяры (радикальное крыло якобинского клуба).

В конце 1792‑го — начале 1793 года проходит процесс над королем Людовиком XVI, он (в качестве короля, не как простой гражданин!) признается виновным в государственной измене и приговаривается к смертной казни на гильотине. Интересны аргументы, которые приводились монтаньярами — Сен — Жюстом и Робеспьером, в суде над королем. Для них этот суд не мог оставаться в рамках закона. Действительно, Людовик никак не мог нарушить законов своего государства, из применения которых он был исключен как суверен. Его неприкосновенность признавалась даже новой конституцией 1791 года. Не мог он быть осужден и по новым законам, так как суждение ex post facto противоречит праву. Поэтому, с точки зрения Сен — Жюста и Робеспьера, король должен быть не столько осужден за свое преступление, сколько убит как враг, находящийся вне нации, вне общественного договора. То есть исключительность' положения суверена была обернута здесь, чтобы объявить его вне закона. Туже логику мы наблюдали у Сий — еса в отношении аристократии.