Дмитрий Верхотуров - Сталин и женщины

В 1934 году партийные женсектора были упразднены, поскольку в индустриально развитых районах уже не требовалось вести особую работу среди женщин. Они остались только в обкомах и крайкомах восточных районов СССР, в которых они еще были нужны.

Женские кадры для промышленности были в начале первой пятилетки уже более или менее подготовлены. Но перед массовым вовлечением женщин в промышленность надо было сломить сопротивление хозяйственных руководителей, считавших по старинке, что женщинам не место в промышленности, особенно в тяжелой. Женщины считались более слабыми работниками, чем мужчины, так что даже Госплан СССР учитывал работницу в 0,9 рабочего– мужчины.

На широкое введение женского труда были брошены главные научные силы. В 1930 году Коммунистическая академия провела программу обследования положения женщин в СССР [94]. В ней учитывались все аспекты жизни женщин, и особенно занятость в промышленности, как крупной, так и кустарной. В 1931 году Наркомат труда СССР утвердил список профессий, в которых допускается женский труд [95]. В следующем году Наркомат труда и Наркомат здравоохранения СССР провели совместное исследование условий труда по 138 промышленным профессиям и не обнаружили преград для введения женского труда, за исключением только некоторых профессий, связанных, к примеру, с разливкой жидкого металла, производством свинцовых красок, работой с солями ртути, очисткой канализации и подобными особо вредными работами. Принцип очевиден: запрещалась работа в условиях и с материалами, которые могли отравить женский организм и таким образом негативно повлиять на беременность или на здоровье ребенка.

Сказали свое веское слово в пользу женского труда и профсоюзы. В 1931 году ВЦСПС представил данные обследования рабочей дисциплины. Оказалось, что женщины работали интенсивнее и дисциплинированнее мужчин. На 100 рабочих приходилось 62 дисциплинарных взыскания, тогда как на 100 работниц только 22 [96].

Аргументация против работы женщин в промышленности этими работами была сломлена и отброшена. Широкая дорога работницам была открыта почти везде, практически во всех отраслях. В некоторых профессиях женский труд быстро стал доминирующим. К примеру, уже в 1934 году в машиностроении доля женщин на сварочных работах составляла по разным предприятиям и объединениям от 15 до 56 %, а на прессовке и штамповке – от 50 до 75 %. Профессия крановщиков стала на 30–50 % женской [97]. Работницы-крановщицы появились там, где ранее труд женщин был совершенно немыслим: в доменных и сталеплавильных цехах крупных металлургических комбинатов. Это ломало шаблоны, многие мастера и начальники цехов признавали, что им было очень непривычно видеть женские юбки и платки в цехах, где раньше были исключительно мужчины.

С этого момента дело пошло. В 1931 году ЦИК СССР обязал Госплан СССР и Наркомат труда СССР составить контрольные цифры женского труда на 1933 год, то есть женщины вовлекались в производство уже плановым порядком [98]. В это же время в промышленности прокатилась целая волна механизации трудоемких работ, которая открывала новые возможности для женщин, поскольку управление механизмами не требовало больших физических усилий. Женщины появились в угольной промышленности, в черной металлургии, в машиностроении. К примеру, в 1933 году доля женского труда в угледобыче составила 19,1 %, в добыче нефти – 16,4 %, в добыче руды – 22,6 %, в металлургии – 23,3 %, в машиностроении – 25,6 % [99].

За первую пятилетку в народное хозяйство было вовлечено 3,5 млн женщин, из них 1,5 млн в промышленность. В 1933 году отряд работниц вырос до 6,5 млн человек, а в 1934 году – до 7,1 млн человек. Женщины составили около 33 % всего советского пролетариата [100]. Это был резкий поворот от фактического вытеснения женщин из народного хозяйства до их массового и все возрастающего вовлечения, произошедший в считаные годы.

Однако, как нам хорошо известно, всеобщей коллективизации быта в СССР так и не состоялось. Попытки создания бытовых коммун так и остались разрозненными попытками, которые просуществовали недолго и уже в середине 1930-х годов пошли на спад, почти полностью исчезнув к концу десятилетия. Пожалуй, единственными следами коллективизации быта остались только коммунальные квартиры и общежития коридорного типа (в котором двери жилых комнат выходят в общий коридор). Уже после войны, когда началось массовое жилищное строительство, эти рудименты былого приступа к коммунизму постепенно вытеснялись на периферию быта.

Этот интересный вопрос был обойден вниманием исследователей советской культуры. В советской литературе о коллективизации быта почти ничего не говорилось, и даже термин такой, как называли поход за коллективный быт в начале 1930-х годов, не употреблялся. Некоторый интерес к коммунам возник уже в наши дни, но получил сильную идеологическую окраску. К примеру, коллективизация быта объяснялась с помощью ссылок на темные замыслы власти, которая якобы не хотела тратить ресурсы на улучшение бытовых условий рабочих [101]. Мол, власти нужно было загнать рабочих в бараки и коммуналки, чтобы их легче было контролировать. В книге «Кладбище соцгородов: градостроительная политика в СССР (1928–1932 гг.)» совершенно не рассматривается происхождение идеи коллективизации быта, концепция Юрия Ларина называется «болезненно-фантастическими проектами» [102], и вообще, в разделе о быте у них много противоречий и неясностей.

Но если мы обратимся к оригинальным трудам сторонников коллективизации быта, то увидим, что у них были свои сильные аргументы, которые и вывели идею на уровень государственной политики. В значительной части эта аргументация была связана с положением женщин.

С первым аргументом мы уже знакомы. Это освобождение женщин из домашнего хозяйства для участия в производстве и в общественной жизни. Этот принцип, в то время выражаемый лозунгом освобождения женщин от кухонного рабства, высказывался с самых первых лет советской власти. Конечно, первые попытки были очень скромными, но все же некоторое облегчение женского домашнего труда было достигнуто уже в самом начале 1920-х годов, когда в быту получил широкое распространение примус, работавший на жидком топливе. В 1921 году Советскую Россию терзал жестокий топливный кризис, остро не хватало дров и угля, приходилось экономить на всем, в том числе и на топливе для домовых нужд. Летом 1921 года в Госплане РСФСР при составлении плана топливоснабжения республики было решено сделать ставку на нефть, которая добывалась легче, чем уголь в разрушенных шахтах Донбасса, стоила дешевле и годилась для железных дорог и промышленности. «Все для нефти!» – лозунг решения топливного кризиса [103].