Сергей Кургинян - Красная весна

Начались реформы Гайдара. Большая часть сотрудников моего ЭТЦ «сделали мне ручкой». Оставшиеся ждали моих предложений на тему «деятельности в новых условиях».

Я собрал людей, сказал, что считаю нынешнюю ситуацию «особым периодом», что после всего случившегося мы просто обязаны делать то, что делали ранее, то есть заниматься концепциями, идеологией, стратегией, аналитикой и информационной войной. Против кого — было ясно всем. Против пришедших к власти изменников. Но кто по другую сторону баррикад?

К середине 1992 года стало ясно, что по другую сторону баррикад — антиельцинские силы в Верховном Совете, что главными антиельцинистами стали вице-президент Руцкой и спикер Хасбулатов. Что антиельцинские настроения в Верховном Совете растут вместе с ростом сокрушительности реформ, проводимых Ельциным. Новая расстановка сил сложилась в считанные месяцы. Возник новый оппозиционный политический центр — влиятельный и безальтернативный. Оппозиционным рупором этого центра стала газета Александра Проханова «День». Являясь постоянным автором этой газеты, авторитетным оппозиционным интеллектуалом (теоретиком, идеологом, аналитиком) и руководителем самого крупного на тот момент (да и по сию пору) оппозиционного патриотического интеллектуального центра, я силою хода вещей оказался в той же роли, в какой был в перестроечную эпоху.

КПСС уже не было. Но началось формирование Российской коммунистической партии. У нее появился достаточно внятный лидер — Геннадий Зюганов. Место коммунистической идеологии заняла более приемлемая для оппозиционных депутатов парламента державно-патриотическая эклектика. Впрочем, такой идеологический сдвиг начался еще в перестроечную эпоху.

Политический разгром ельцинско-гайдаровских либералов был неминуем. Но было совершенно ясно, что и они сами, и стоявший за ними Запад не собираются вести честную политическую игру. Что никакие сдвиги умонастроений в депутатской среде и в обществе, никакие новые политические блоки и новая расстановка сил, никакие результаты депутатских голосований не приведут к политическим изменениям, отвечающим требованиям большинства депутатов.

Оставшись в меньшинстве, Ельцин продолжал гнуть свою линию, опираясь на тот слой, который впоследствии гордо стал называть себя «малым народом». Оказавшись у власти, этот «малый народ» стал жадно пользоваться попавшим в его руки административным ресурсом — и для обогащения, и для удерживания ускользающей власти.

Тот самый уличный протест, который еще недавно был средством, используемым «малым народом» для попадания во власть, теперь неминуемо становился средством, с помощью которого всяческое (депутатское, народное) большинство только и могло противостоять произошедшей узурпации власти.

Патриотическая улица сложилась достаточно быстро на основе широчайшей коалиции. Это был антиельцинистский, антилиберальный союз, называвший себя «Фронтом национального спасения».

Одним из сопредседателей Фронта был руководитель российских коммунистов Зюганов. Но он тогда был «одним из многих», ибо в ФНС входили и русские националисты, и неоголтелые, нормальные демократы, и центристы-прагматики, и ультранационалисты, и ультракоммунисты. Колоссальная разношерстность порождала идеологическую невнятицу. Но она же позволяла надеяться на то, что уличные акции протеста будут и массовыми, и энергичными. А ведь это и впрямь имело тогда решающее значение.

Ни о какой своей автономной уличной или даже политической (партийной) активности я и не думал — по понятным причинам.

Создание чего-то коммунистического, отдельного от Зюганова, было бы воспринято как раскол, проявление несвоевременных политических амбиций. Что же касается уличного протеста, то я просто вливал свою небольшую колонну «Постперестройки» (так тогда назывался мой политический клуб) в широкий общий протестный поток. Поскольку ни тогда (ни, кстати, сейчас) никаких кондово-политических амбиций у меня не было, то нельзя даже было сказать, что я этим «наступаю на горло собственной песне».

События разворачивались стремительно. Я метался между Приднестровьем, Таджикистаном, Курилами и Москвой. Срыв первого ельцинского мятежа… недопущение абсолютного экономического коллапса, организуемого Гайдаром и послушным ему председателем Центробанка Матюхиным… назначение Геращенко… парламентские войны… правительственные кризисы… борьба за интерпретацию результатов референдума, на основе которого Ельцин выпустил потом свой преступный Указ № 1400… И, наконец, борьба за сдерживание тех ельцинских порывов, которые в итоге привели и к выпуску Указа № 1400, и к расстрелу Дома Советов, и к наиболее губительному для страны долговременному тренду, порожденному таким развитием событий.

Спикер парламента Руслан Хасбулатов был человеком умным, патриотичным, образованным и талантливым. Будучи правой рукой Ельцина в 1991 году, он в дальнейшем ужаснулся плодам шоковых реформ, бездарность и преступность которых прекрасно понимал как профессиональный экономист. Поняв это, он стал основным и наиболее опасным противником и гайдаровского курса, и всей ельцинской стратагемы ускоренного построения капитализма.

Когда вчерашние ближайшие соратники становятся врагами, это порождает огромные психологические издержки. Одно время Ельцин, понимавший, сколь опасен для него силовой вариант разгона парламента, был готов на определенные компромиссы. Эти компромиссы позволили бы сформировать иную политическую систему, провести гораздо более победные для оппозиции выборы, поставить препоны на пути чудовищной, криминальной приватизации.

Естественно, что существовали и партия войны, разжигавшая конфликт между Ельциным и Хасбулатовым, и партия мира, стремившаяся этот конфликт погасить. В какой-то момент партия мира начала побеждать. На это партия войны ответила прямым устранением ключевого и незаменимого сторонника мира. Но этого было недостаточно. Выехав на Курилы, которые Бурбулис собирался отдать японцам, я с ужасом узнал, что Хасбулатов в момент нового обострения конфликта с Ельциным сделал оскорбительный для Ельцина жест, указующий на то, что президент России — обыкновенный алкаш. Было ясно, что после этого Ельцин встанет на тропу войны.

Я вернулся в Москву. Произошел мой очень тяжелый разговор с Хасбулатовым. Выходя из кабинета Хасбулатова, я увидел входившего в приемную генерала, одетого в военно-полевую форму и обутого в сапоги с невероятно высокими голенищами. Я подошел к генералу и сказал ему по-мужски: «Это ты его подталкиваешь к конфликту? А у тебя для победы в этом конфликте есть хотя бы десантный полк?» Генерал ответил мне важным голосом: «Что ты в этом понимаешь, Сергей! Мне присягнула фигова туча дивизий!» Генерал был бравым воякой, Хасбулатов — человеком глубоко штатским. Выправка и тон генерала должны были произвести на Хасбулатова неизгладимое впечатление. Оставалось понять, кто режиссер спектакля на тему о «фиговой туче дивизий». Сам генерал мог быть только исполнителем важной роли. Позже режиссер был назван. Впрочем, для проводимого здесь анализа важны не персоналии, а феномены. Я обсуждаю не политическую теорию вообще, а истории «уличного сюжета».