Джонатан Литтелл - Хомские тетради. Записки о сирийской войне

«Братья» – это партия, и ей нужны результаты, политический выигрыш. Движение повстанцев чувствует это, что называется, на своей шкуре. То же самое с коммунистами, особенно в Джебель-Завие (в районе города Идлиб) и в Саламие (между Хомсом и Хамой, где много исмаилитов). Обе партии стараются восстановить свою социальную базу. Но сирийская улица не хочет политизации своего движения. Восставшие принимают помощь, откуда бы она ни исходила, но она не должна быть политически обусловлена.

Организация «Братья-мусульмане» готова поддержать повстанцев, но на определенных условиях: в частности, она хочет координировать их действия, диктовать лозунги манифестантам, которые должны выходить на улицы от ее имени. Повстанцы отказываются. Потом, когда будут выборы, «Братья» вольны в них участвовать. Но сирийская улица взбунтовалась не для того, чтобы оформиться в какое-то политическое движение, а в ответ на репрессии и унижения.

«Я отношусь к тем людям, которых политика не интересует. Когда я вышел на улицу, то сделал это вовсе не для того, чтобы Башар ушел. Мы хотели всего лишь более или менее достойной жизни, чтобы было что есть и чтобы нас уважали. Ведь для нас даже верить в своего бога – целая проблема. Если ты встречаешь людей в мечети, куда приходишь, чтобы укрепиться в своей вере, то тут же получаешь в их лице врагов: тебя будут представлять как оппозиционера-исламиста. Все общественные институты политизированы партией «Баас»: школа, университет. Сирийский народ чувствует себя, как в курятнике: ты можешь есть, спать, нести яйца – и это все. Думать тебе заказано. Мы – под властью «Баас», а Башар Асад – наш президент навсегда. И никакой альтернативы.

Подобного тому, что происходит в Сирии, нет нигде, разве что в Северной Корее. Нам вбивают в голову, что мы – великий народ, что мы боремся за весь арабский мир против Израиля, против империализма. Но власть нас кинула, она кинула всех арабов, кинула палестинцев, Голаны. Вся элита уже давно за границей, а почему? Потому что они поняли, откуда ветер дует. А для остальных в Сирии думать и понимать – непозволительная роскошь».

Поначалу Абу Абдаллах был слабо подкован политически, плохо разбирался в происходящем и был готов на все, чтобы избавиться от режима. В первые месяцы, возмущенный зверствами властей, он мог бы согласиться даже на иностранную интервенцию. Сегодня он относится к вмешательству извне более сдержанно и не готов сменить одно зло на другое.

Кроме того, он уверен, что Франция, США и вообще Запад смотрят на репрессивную политику Асада сквозь пальцы, потому что им выгодна слабость Сирии, которая отвечает интересам Израиля. Им не нужна сильная, демократическая Сирия с мощной армией.

Обдумываю мысль, которая пришла мне, когда мы ехали в грузовике: двойная структура общества. В ответ на созданную государством плотную полицейско-сыскную сеть граждане выстроили свою – из гражданских активистов, уважаемых лиц, религиозных иерархов. И она постепенно обрастает военизированными подразделениями, сформированными из армейских отказников, объединившихся в Свободную армию. Вторая – гражданская – структура противостоит первой, одновременно как бы обволакивая и поглощая ее (дезертиры и информаторы из армии и mukhabarat ). Когда передвигаешься по стране, эта двухслойность становится особенно заметной: постоянные пересадки с машины на машину, бесконечные посредники, явочные квартиры, беспрерывная связь по телефону во избежание неприятных неожиданностей.

Можно представить дело так, что сирийское общество пребывает в состоянии раздвоенности, что две общины живут в стране бок о бок, находясь в состоянии смертельного, неразрешимого конфликта. До революции пассивное сопротивление режиму тоже было, но люди оставались встроенными в структуру общества, были связаны с ней многочисленными нитями. Теперь же гражданский слой окончательно отделяется от государственного, обрывая одну за другой оставшиеся связи. Возникшие сообщества не могут мирно сосуществовать и будут бороться не на жизнь, а на смерть. Одно из них должно быть разрушено, а его осколки будут перемолоты теми, кто выживет.

14.30. Путь свободен. Абу Абдаллах и Ибн-Педро ушли сверять маршрут и убедиться, что преград не будет.

15.00. Они возвращаются: Yallah . Вещи мы оставляем, их нам привезут вечером. Ибн-Педро поедет вперед на первом грузовике с водителем; мы с Абу Абдаллахом отправимся за ними пятью минутами позже. У них есть какая-то своя, довольно сложная система оповещения друг друга на случай появления мобильного патруля, потому что телефоны здесь не берут. Если первая машина проходит, они дают предупредительный сигнал, и мотоцикл вернется, чтобы предупредить нас. Однако все проходит гладко. Подъезжаем к христианской деревне, возле которой – огромный химкомбинат. Абу Абдаллах открывает окно, и кабина наполняется отвратительным едким запахом: «Ну вот, мы находимся рядом с великолепным озером, которое любят посещать туристы, а здесь построили химический завод. Неподалеку есть нефтеперерабатывающее предприятие, и в результате в этих местах – самый высокий в стране уровень онкологических заболеваний». Вдалеке поблескивает озеро, широкой голубой каймой огибающее поселок. Горизонт скрыт сплошной серой облачностью, начинает накрапывать дождь, солнце прорывается снизу, из-под туч, освещая неуютный, утонувший в грязи пейзаж, над которым навис промышленный динозавр, выпускающий в небо тучи желтой пыли. Мы объезжаем озеро с юга и двигаемся вдоль него в направлении Баба-Амра и Хомса.

Выезжаем на автостраду Дамаск – Хомс, приподнятую над окружающей местностью высокой насыпью. Оживленное движение в обе стороны. По этой дороге я уже ездил – в 2009 году, с семьей: мы направлялись в крепость Крак де Шевалье, расположенную дальше, по дороге на Тартус. Сейчас же, уже почти до нее доехав, мы сворачиваем налево, поприветствовав какого-то человека. Чуть дальше, у одного из домов, нас ждет Ибн-Педро. Выходим из машины – дальше пойдем пешком.

Человек, с которым мы поздоровались на дороге, присоединяется к нам. Прощаемся с Абу Абдаллахом, дальше он с нами не поедет. Мы же продолжаем свой путь, и в этот момент дождь прекращается. Лужи блестят на солнце. Райед с незнакомцем шагают впереди, направляясь к тоннелю под шоссе, мы с Ибн-Педро слегка отстаем. Переход по тоннелю не представляет особых проблем, однако, чтобы не привлекать к себе внимания, лучше «не скопляться».

Наши сапоги облеплены грязью. Ибн-Педро помогает мне засучить штанины: проявляет трогательную заботу о том, чтобы я не испачкал брюки, ведь грязища – чуть ли не по колено. Входим под мост: сразу за ним – армейский блокпост. Выглядывает солдатик, наши друзья перекидываются с ним парой слов, он делает знак, и мы проходим. Дальше наш путь лежит мимо каких-то промышленных объектов: бетонные стены полуразрушены, кругом все те же непролазные хляби. Шедший с нами незнакомец сворачивает налево, мы же с Ибн-Педро продолжаем идти прямо, все дальше отходя от железной дороги. Впереди – другая ветка той же «железки», а за нею – еще один блокпост, на котором, видимо, нет наших «друзей». Хотя в принципе, если вас пропустили на первом кордоне, то и на втором не видят оснований цепляться. За вспаханным полем, куда мы вступили, сделав довольно большой крюк, чтобы не месить липкую дорожную грязь, виднеется бункер, обложенный мешками с песком. Этот пост находится от нас метрах в пятидесяти, не больше. Проходим без затруднений. Дальше тянется ряд домов. Еще метров триста, и мы подходим к машине, где нас ждут двое бойцов, на переднем сиденье – калашников. Мы садимся, машина тут же трогается с места. Городской пейзаж постепенно уплотняется, и вот уже мы катим между рядами строящихся двухэтажных домов. Вокруг люди: это Жаубар, дальнее предместье Хомса.