Леонид Млечин - 10 вождей. От Ленина до Путина

В течение семи часов 6 марта проходило патологоанатомическое исследование тела. Проводили его все высшие светила медицинской науки СССР. Девять человек, и все с русскими фамилиями. Но это уже по инерции. Еще никто не знает, что «дело врачей» вместе со смертью Сталина тоже умрет. Несчастные профессора скоро будут выпущены на свободу. Однако целых одиннадцать страниц Акта медицинского заключения уже никого не интересовали. Для народа эту бумагу написали попроще и покороче: на страницу с четвертью.

Гигантская страна погрузилась в траур. Он был неподдельным. Рабочие были в печали в силу своей традиционной «пролетарской сознательности», крестьяне – в силу крепостной зависимости, интеллигенция – в результате своей выморочности, военные – памятуя о дорогих (во всех смыслах) победах… Не печалились лишь миллионы жителей ГУЛАГа – у них сразу же вспыхнула искра надежды на амнистию. Политические заключенные почему-то особенно надеялись на амнистию. И напрасно. Пока никто не хотел выпускать «врагов народа» на свободу. А жители ГУЛАГа ждали… Вскоре в некоторых лагерях вспыхнули бунты.

Уже много позже после похорон государственный советник юстиции Р. Руденко доложит Маленкову: «В Речном (особом) лагере, где содержатся особые государственные преступники, возникли массовые беспорядки, заключенные отказались выходить на работу. Оказывают активное сопротивление администрации лагеря. 1 августа группа заключенных в количестве 500 человек пыталась прорваться в зону лагеря. Требовали пересмотра дел и амнистии после смерти Сталина. Было применено оружие. Убито 42 и ранено 138 заключенных…» Действия властей были решительными, сталинскими. В архипелаге ГУЛАГ восстановили «спокойствие».

Руденко в записке напоминает об основных параметрах Особых лагерей: полный запрет свиданий с родственниками; разрешается писать в год лишь два письма и только родным; одежда с обязательными номерами на спине; бараки с камерной планировкой; работы только физически тяжелые по 10 часов в день; все лагеря в сложных климатических условиях; зачетов за хорошую работу не положено; после отбытия срока пожизненная ссылка… Выжить здесь было невозможно.

На бумаге резолюция: «Доложено. В архив». Верхушка продолжала мыслить по-сталински. Время свободы для несчастных еще не пришло.

В стране объявили траур сразу на четыре дня. Предусмотрели и артиллерийский салют в 12 часов дня 9 марта, не забыли и о том, что нужно на пять минут в этот же час остановить работу всех предприятий, учреждений и транспорта, как и дать трехминутные гудки… То было данью греховному величию диктатора.

Сталинские похороны были пышными и… смертельными. Диктатор не хотел уходить (даже в мавзолей) без обрамления ритуала десятками жертв любви к нему. На центральной трибуне мавзолея рядом со сталинскими соратниками стояли Чжоу Эньлай, Б. Берут, К. Готвальд, В. Ульбрихт, 0. Гротеволь, В. Червенков, Г. Георгиу-Деж, П. Гроза, М. Ракоши, П. Тольятти, Ж. Дюкло, П. Ненни, Пак Ден Ай, Кекконен, Завадский, Цеденбал… Международные руководители помельче стояли на крыльях мавзолея.

Состав Президиума сократился после смерти вождя сразу более чем вдвое; сталинские выдвиженцы на XIX съезде, вроде Д.И. Чеснокова, П.Ф. Юдина, П.К. Пономаренко и других, мелькнули на политическом небосклоне и исчезли. Сталинской гвардии они были ни к чему. Даже Л.И. Брежнев не удержался, но его звезда еще взойдет. Через десятилетие.

На траурном митинге солировала четверка: Хрущев, Маленков, Берия и Молотов. Все клялись в верности «делу Сталина». Еще никто не знал, что мужиковатый Хрущев через три года подложит самую крупную свинью сталинизму. Только тогда, после XX съезда партии, страна начнет медленно оттаивать от ледяного холода русского марксизма. Начнется медленное, с долгими паузами освобождение от сталинизма.

Держава увековечивала имя Сталина. Появились в перенасыщенной этими названиями стране новые улицы, поселки и колхозы имени умершего вождя. Как и в послушном социалистическом зарубежье. Например, уже 7 марта Варшава решила, что город Катовице будет городом Сталиногрудом, а Дворец науки и культуры в Варшаве станет носить имя Иосифа Сталина. Конечно, перед ним будет воздвигнут и памятник Сталину… Возможно, за известную «любовь» Сталина к полякам. О Катыни, правда, еще не было известно. Однако в свое время, когда Сталин принимал в Кремле 3 декабря 1941 года польскую делегацию во главе с Председателем Совета Министров Польской Республики Владиславом Сикорским, вопрос о польских офицерах всплыл. Сикорский сказал, что у него есть список на 4 тысячи польских офицеров, которые находятся в лагерях…

«Сталин:Это невозможно, они сбежали.

Анперс:Куда же они могли сбежать?

Сталин:Ну, в Маньчжурию…» {566}.

Сталин играл с поляками, словно кот с мышью… Или просто издевался. Уверен, он не мог простить своего поражения на польском фронте в 1920 году, когда десятки тысяч российских солдат бесследно сгинули в польских лагерях… Но это отступление.

Не многие теперь уже знают, что после похорон Президиум ЦК решит «организовать на подмосковной даче, где жил и работал вождь, музей И.В. Сталина». Даже директора назначили, штаты утвердили, большие деньги отпустили. Но слава Богу, скоро одумались, а то ведь уже одному вождю, его предшественнику, создали сотни музеев, заповедников и памятных мест… По количеству литературы классиков марксизма-ленинизма-сталинизма и памятникам им страна, безусловно, давно добилась коммунистического изобилия.

Никто еще не знает, что для советской России скоро наступит эпоха постсталинизма с оттепелью и заморозками. В монолитной системе, скованной оковами догматизма и тоталитаризма, постепенно станут ощутимы едва слышные стуки миллионов людей, томящихся в неволе. Хрущев одним из первых расслышит их. Заторможенное будущее наступало. Но до свободы еще будет так далеко… Даже сегодня, сорок с лишним лет спустя после смерти Сталина, многие не освободились от его образа мышления и действия. Я получаю ежедневно, как писатель, историк, депутат, десятки писем. Это хороший социологический барометр. Судя по письмам, и сегодня 10–15 процентов россиян видят в Сталине и сталинизме больше хорошего, чем страшного. Сталинизм еще не умер и потому опасен.

Зачем я так детально, даже с некоторыми натуралистическими подробностями, рассказал о кончине советского диктатора?

Дело в том, что в самой смерти и окружавшей ее обстановке видна вся глубокая ущербность тоталитарной системы. Сталин умер только физически. Не думаю, конечно, что его «дело» может быть реанимировано. Но в некоторой другой форме, более респектабельной внешне, – это не исключено. Национализм, «большой» или «маленький», неофашизм, не говоря уже о расправившем плечи коммунизме, уже заявили о себе в России. Все эти корявые уродцы опасны и родственны сталинизму.