Юлия Латынина - Русский булочник. Очерки либерал-прагматика (сборник)

Но, конечно, окончательным фактором нестабильности для античной демократии была война. Античная демократия была военной демократией. Гражданами города-государства были те, кто носил оружие, и обыкновенно городу не хватало ни единоначалия, ни войска, чтобы победить в войне с протяженным царством.

Если же город одерживал одну победу за другой, владения и войско его расширялись. Его многочисленные солдаты переставали быть гражданами и становились подданными. Такова была судьба Рима, историки и мыслители которого — в отличие от своих греческих учителей, — заметим, никогда не хаяли свой строй и, наоборот, считали res publica наилучшей формой правления. Именно поэтому они продолжали именовать Рим «республикой» даже в V в. н. э. Довольно забавно читать где-нибудь у Требеллия Поллиона, как сенат просит императора Валериана: «Возьми на себя должность цензора, которую возложила на тебя Римская res publica ».

Средневековые коммуны кардинально отличались от греческих полисов: их гражданами были не воины, а торговцы. Они возникли в вакууме власти, который образовался в средневековой Европе в результате борьбы папы и императора, — двух сил, война которых, по выражению Грегоровиуса, спасла свободу Европы. Ни Пиза, ни Гент, ни Марсель, ни Флоренция, казалось бы, ничем не напоминали Афины или Фивы, — однако после того, как эти города изгнали свою знать или уменьшили ее влияние, самым типичным конфликтом внутри этих городов стал конфликт между зажиточными цехами и цехами бедными, между белой костью и чернью, между popolo grasso и popolo minuto .

Подобно тому, как греческие тираны, отменявшие долги и делившие земли, вовсе не всегда происходили из бедных слоев, а только пытались заручиться их поддержкой, во Флоренции в вожаках popolo minuto перебывали Джованни делла Белла, Вальтер де Бриенн, герцог Афинский и самый богатый итальянский банкир Козимо Медичи.

Фигура герцога Афинского из этого списка особо примечательна тем, что его пригласили в город «высшие гильдии», arti maggiori , испуганные напором простолюдинов. Его официальной миссией была война с Пизой, а неофициальной — усмирение черни. Но герцог Афинский вовсе не хотел поддерживать слабых олигархов, единодушных в своем недоверии к тиранам. Он не читал будущих историков и не знал, что его интересы, интересы знатного человека, требуют поддержки олигархии. Простим ему невольное невежество!

Зато он видел на примере своих современников, как легко добиться абсолютной власти, опираясь на поддержку народа, и понимал, что над десятью тысячами простолюдинов тиранию установить легче, чем над недоверчивыми к тиранам arti maggiori .

Он даровал доселе бесправным sottoposti право собраться в гильдию, гильдию чернорабочих, промышляющих всякой неквалифицированной работой, как-то: ткачеством, грабежом и революцией, заявил, что должности должны быть «comuni d’ogni ragione, perche si chiamava Comune», и 8 сентября 1342 года parliamento , всеобщее народное собрание Флоренции, созванное де Бриенном, провозгласило француза-чужака пожизненным владыкой Флоренции.

Правда, герцога Афинского турнули из Флоренции через год, но в 1378-м восстание чомпи, гильдии чесальщиков, требовавших себе все тех же привилегий, что и старшие гильдии, вспыхнуло опять, и требования этих добрых людей были с обезоруживающей простотой изложены одним из них некоему Андеа Сали, во время встречи в Болонье: «Мы убьем и ограбим всех тех жирных, которые изгнали нас из наших домов, и мы сами получим эту землю, и будем управлять ей как мы хотим, и сами будем богаты».

В X–XIII вв. по городам Италии, Южной Франции и Фландрии прокатилась волна коммунальных революций — повсюду правление знати заменялось правлением торговцев и промышленников. Через век последовала новая волна возмущений — возмущений наемных рабочих против правящих цехов.

Сами флорентийские историки, от Виллани до Макьявелли, описывали события в терминах конфликта сначала между знатью и пополанами, а потом между «жирным народом» и «тощим народом», а либеральные историки XIX в., как Мишле, проводили полную аналогию между волной забастовок и бунтов, прокатившихся в X–XIV вв. по городам Италии, Южной Франции и Фландрии, и буржуазными революциями XVIII–XIX вв., за которым начинались восстания пролетариата.

Как я писала выше, в античности распри между «лучшими людьми» и простым народом редко уничтожали сам полис; они обычно ослабляли его, делая легкой добычей для тирана или завоевания. «Страна, разделенная между собой, не может стоять», — сказал президент Линкольн. Так СПИД не всегда убивает человека, а просто ослабляет его иммунитет, делая легкой добычей любой заразы. Точно так же в средневековой Европе XI–XIV вв. распри между зажиточными гильдиями и чернорабочими — что в Париже, что в Генте, что во Флоренции — не столько уничтожали город, сколько ослабляли его иммунитет и привели: в Италии — к тому, что власть над городскими коммунами стали захватывать наемники-кондотьеры, а в Испании и Франции — к тому, что городское самоуправление не пережило укрепления королевской власти.

При этом, вопреки многим популярным представлениям, короли начали зажимать свободу вовсе не с городов. Напротив, часто они сначала пользовались городами, чтобы приструнить знать. В Испании абсолютная королевская власть опиралась на Santa Hermandadа , городское ополчение, чтобы ограничить власть феодальных вельмож, которые дерзко заключали с королем договоры, в которых обещали повиноваться королю в том случае, «если он сумеет к этому принудить». Внутри же самих городов короли, как и тираны, нередко поддерживали чернь против зажиточного люда и поддерживали популистские лозунги, чтобы сокрушить свободу зажиточной верхушки.

Одним из немногих городов, избегших подобной участи, была Венеция. Ее система сдержек и противовесов была продумана настолько тщательно, что не позволила захватить власть над ней ни популистам, ни кондотьерам. Единственное, против чего оказалась бессильна государственная система, созданная венецианской олигархией — это против самой венецианской олигархии. Изначально правящий класс Венеции состоял из торговцев. Однако по мере того, как гранды укрепляли свою власть, они все чаще и чаще превращали свою собственность в привилегии и законодательно ограничивали конкуренцию со стороны будущих выскочек. Бывшие динамичные торговцы превратились в застывшее правящее сословие. Они уничтожили конкуренцию внутри города, но не смогли уничтожить ее снаружи, и по мере экономического окостенения Венеции бывший торговый город сошел с мировой арены.

Несмотря на совершенно другие социальные условия, основная проблема средневековых коммун оставалась та же, что основная проблема античной демократии. Правление, при котором в качестве избирателей выступала зажиточная, отвечающая за свои поступки часть граждан, рождало неизбежную зависть «тощего народа». Приход «тощего народа» к власти кончался дележкой собственности и утратой свободы; в тех редких случаях, когда popolo grasso , как в Венеции, сумел сохранить власть и законодательно закрепить свое первенство, он утратил гибкость, динамичность и способность к лидерству.