Юлия Латынина - Русский булочник. Очерки либерал-прагматика (сборник)

Теория глобального потепления является идеальным инструментом для глобальной бюрократии. Она позволяет регулировать все и не нести ответственности ни за что. Она создает наднациональное правительство, которое получило власть, которую не удалось получить ни Гитлеру, ни Чингисхану, ни Сталину.

Опыт построения тоталитарного дискурса в открытом обществе оказался не очень удачным: авторитет IPCC тает гораздо быстрее, чем ледники в Гималаях.

Однако сам факт того, что столь небольшое число людей, занимающихся очевидным враньем, смогло получить столько власти, не прибегая ни к ГУЛАГу, ни к НКВД, просто с помощью создания атмосферы сопричастности и травли оппонентов, говорит о том, что сверкающее здание мировой демократии является не столь уж сверкающим.

У каждой эпохи и каждой культуры есть свое представление о том, каким должно быть правильно устроенное государство. Эти представления обыкновенно являются представлениями правящего сословия.

В современном мире наиболее могущественными и процветающими государствами являются демократии, и по этой уважительной причине демократия считается наилучшим видом правления. Согласитесь, странно бы выглядел Сильвио Берлускони или Герхард Шредер, если бы они заявили, что избиратели могут выбрать совершенного болвана. Точно так же в XIX в. наиболее могущественны были монархии, и по этой уважительной причине священное право монархов на трон считалось незыблемым.

По умолчанию любым либералом, гуманистом, защитником прав человека и просто европейским парламентарием подразумевается, что если правит народ — это хорошо, что любая проблема любой страны может быть решена, если ввести всеобщее голосование, а если какая-нибудь страна, например, Китай, при всех своих выдающихся экономических успехах не дает гражданам голосовать, то этого достаточно, чтобы любой уважающий себя гуманист заклеймил Китай позором.

Тот факт, что есть демократии, которые не процветают, и есть процветающие страны, которые не являются демократиями, никого не смущает. Политик, как физик до Галилея, не утруждает себя наблюдениями, опытом и статистикой: демократия — это решение всех проблем, и все тут.

Тем более, что противники демократии, как правило, не внушают уважения — большею частью это штатные сутенеры, обслуживающие ту или иную диктатуру, с пеной у рта доказывающие, что: а) проклятая западная демократия устарела; б) их страна и является самой демократической демократией.

Ниже я постараюсь показать, что народоправство, как форма правления, существует почти пять тысяч лет; что в истории есть как чрезвычайно удачные, так и чрезвычайно неудачные тому примеры; что человеческое общество не бывает неизменным, и что единственной нормой человеческого общества является изменение. Что демократия далеко не всегда была способна обеспечить защиту собственности и рыночную экономику, что в тех случаях, когда большинство общества составляют нищие, дело почти неизменно кончается переделом собственности, регулированием экономики и в конечном итоге — приходом тирана. Что даже в тех случаях, когда речь идет о благополучных странах с высоким уровнем жизни, государство, всегда склонное к ожирению, способно создать на ровном месте группы зависящих от него иждивенцев и превратить формальную демократию в бюрократическую диктатуру.

И что если развивающееся государство выбирает между властью народа и неприкосновенностью частной собственности, оно всегда должно выбрать последнее, потому что рынок и открытая экономика рано или поздно приводят к демократии; а вот демократия в нищей стране почти никогда не ведет к рынку.

Самое первое народное собрание, о котором нам доподлинно известно, что оно состоялось и что на нем обсуждали вопрос мира и войны, было почти пять тысяч лет назад, а именно — за 2800 лет до н. э. Собрание это было двухпалатным; верхняя палата состояла из «совета старейшин», а нижняя — из всех мужчин города, способных носить оружие.

Состоялось это собрание не в Афинах и не в Риме: оно состоялось в городе Уруке, в Шумере, в Междуречье, в Азии, которую потом греческие историки назовут континентом рабства, в противовес свободной Европе. В то время, о котором идет речь, Шумер состоял из городов-государств, где царская власть зачастую была ограничена «собраниями старцев» и «мужами города», и на вышеупомянутом собрании, описанном в шумерской поэме из 115 строк, царь города Урука Гильгамеш просил у своих подданных разрешения на то, чтобы защищаться от царя города Киш, пошедшего на Урук войной.

В вышеупомянутой поэме мнения палат разошлись: сенат считал, что лучше подчиниться Кишу, а «мужи города» решили идти в бой.

То, что в самом первом тексте человечества, который описывает народное собрание, это собрание обсуждает вопрос войны, далеко не случайно: войне свойственно единоначалие, и война была ключевым фактором, уничтожавшим в древности народное правление.

Не совсем понятно, чем кончилось дело у Гильгамеша в Уруке, но обыкновенно война кончалась либо победой завоевателя, либо тем, что удачно оборонивший свой город полководец не спешил расставаться с властью. Народовластие становилось жертвой или успешного завоевания, или успешной обороны.

В конечном итоге процветающие города-государства Шумера были завоеваны ассирийцами, и не только память об их самоуправлении была истреблена завоевателями, но и столица Ассирии, Ниневия, отнюдь не случайно, была возведена на новом месте, ничуть не напоминавшем о том, что некогда правители Шумера должны были обсуждать свои дела с «собранием старцев» и «мужами города», и что если «мужам города» не нравилось поведение правителя, то они могли, как в Лагаше, свергнуть старого правителя и вручить власть новому, Урукагинне, который искоренил непомерные налоги, возложенные на граждан прежним правителем, и «признал свободу». (Да-да, первая революция в истории тоже произошла в Шумере, в 24 в. до н. э.)

К моменту расцвета классической Греции всякая память о городах-государствах Шумера исчезла, и Азия воспринималась греками как вотчина «деспотизма», в противовес «свободной» Европе.

Однако прошло совсем немного времени, и греческое народовластие дословно повторило путь шумерского. Греческие города-государства, неспособные долго противостоять протяженным царствам, сделались добычей отчасти персидских, затем македонских, а потом римских завоевателей. Не прошло и шести сотен лет, как «свободная Греция» превратилась в «раболепную Византию».