Константин Романенко - Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего

4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете.

Москва, 23 августа 1939 года» [7] .

Этот протокол был подписан Молотовым и Риббентропом. Риббентроп пояснял: «…под «сферой интересов», (или «сферой влияния») понималось, что заинтересованное государство ведет с правительствами принадлежащих к этой сфере стран касающиеся только его самого переговоры, а другое государство заявляет о своей категорической незаинтересованности».

Было ли это нарушением международного права? Во второй половине XX столетия Америка беззастенчиво объявила едва ли не полмира сферой своих национальных интересов и ни у кого это не вызывало содрогания. А в рассматриваемой ситуации цена национальных интересов, безусловно, была на ранг выше, чем имперские поползновения американцев.

Впрочем, Сталин даже проявил скромность. Заботясь об интересах своей страны, в секретном приложении Сталин только зафиксировал требование о невмешательстве Германии во взаимоотношения с государствами, граничащими с СССР и входящими в сферу его «национальных интересов».

Таким образом, он ставил дипломатическую преграду для возможной оккупации этих стран со стороны Гитлера. И то, что такая предусмотрительность имела стратегический смысл и реальную необходимость, подтвердили последовавшие вскоре события.

Уже в завершение переговоров произошел небольшой, но характерный эпизод. Риббентроп спросил у Сталина, может ли сопровождавший его личный фотограф фюрера сделать несколько снимков.

Сталин согласился, и это был первый случай, когда он разрешил фотографировать в Кремле иностранцу. Однако после того, как хозяин встречи и гости были сняты с бокалами крымского шампанского в руках, Сталин запротестовал, указав, что не желает публикации такого снимка. По требованию Риббентропа фоторепортер вынул пленку из аппарата и передал ее Сталину. Но тот мгновенно вернул ее обратно, сказав, что доверяет выполнению просьбы не публиковать снимок.

Эпизод этот незначителен, и все же нельзя не заметить: демонстративным жестом доверия советский вождь как бы подчеркнул, что верит в искренность намерений немцев и не допускает коварства с их стороны по отношению к его стране. При существенных различиях в восприятии порядочности у советского и германского лидеров были разными и понятия в оценках морали. Уже в то время Гитлер откровенно признался в узком кругу: «Честным этот пакт никогда не был, потому что слишком глубока пропасть между мировоззрениями…»

Конечно, идя на сближение с Германией, Сталин тоже не имел иллюзий. Он прекрасно понимал, что все действия руководителя Рейха были звеньями одной и той же политики. И они были полны затаенных замыслов. Накануне вторжения в Польшу Гитлер заявил своим соратникам:

«Сегодня ночью я намерен сыграть дьявольскую шутку с поляками, такую, которой они подавятся».

Поляки «давились» шуткой Гитлера шесть лет, пока зимой 1945 года сталинские танки не прошли по польской земле.

Но это произойдет позже, а в рассматриваемое время Гитлер плюнул в сторону французов и англичан. Он не боялся «несчастных червей». Оставив Западный фронт без танков и авиации, лишь с трехдневным запасом боеприпасов Гитлер начал войну с Польшей в надежде на быстрый успех. И он не ошибся. Дело было сделано за одну неделю; вся кампания заняла три недели. 19 сентября Гитлер триумфатором въехал в Данциг. Варшава сдалась 26-го числа. К этому времени польское правительство уже бежало за границу.

Как и предсказывал Гитлер, французы и англичане, на гарантии которых так полагались поляки, пальцем не пошевелили, чтобы прийти на помощь союзникам. Между тем Гитлер даже рисковал, оставив 23 недоукомплектованные германские дивизии на Западе против 110 отмобилизованных к этому времени французских дивизий с тремя тысячами танков и господством в воздухе. Однако французы даже не попробовали вступить в бой, а авиация пяти дивизий английского экспедиционного корпуса ограничилась лишь разбрасыванием листовок.

Мир был поражен успехом Гитлера. Бегство поляков было столь поспешным, что после вторжения в Польшу Берлин стал опасаться отхода польской армии за свою границу «сфер интересов», как оговоренную линию разграничения неприкосновенных территорий между СССР и Германией. Уже 8 сентября Риббентроп потребовал от своего посла в Москве Шуленбурга добиться вступления вооруженных сил Советского Союза на территорию Польши.

Советское правительство оказалось в щепетильной ситуации: с одной стороны, оно не хотело демонстративно примыкать к действиям немцев, с другой – оно не могло обострять только что налаженные отношения. И 9 сентября на запрос Шуленбурга Молотов дипломатично заявил:

«Советское правительство было застигнуто совершенно врасплох неожиданно быстрыми германскими военными успехами, поэтому Красная Армия не готова к выступлению».

Очевидно, что Сталин не хотел связывать свою внешнюю политику с завоевательской гитлеровской агрессией. К тому же у него не было никаких оснований доверять руководству Рейха в том, что при соприкосновении небольшого контингента советских войск с немцами они не будут смяты войсками германской армии с целью продолжения наступления в глубь СССР. Поэтому Молотов заявил Шуленбургу, что «уже отмобилизовано более трех миллионов человек», но потребуется «еще две-три недели для приготовления».

Логично допустить, что «осторожность» Сталина объяснялась еще и тем, что он ждал и другого оборота событий. Во-первых, Польша могла оказать более достойный отпор немецкой агрессии. Во-вторых, Англия, Франция, Румыния, Греция и Турция обязаны были на деле выполнить свои договорные обязательства по обеспечению «гарантий безопасности», данных Польше.

Но ни того, ни другого, ни чего-то необычного – третьего не произошло. Европейские страны беззастенчиво сдали Польшу на растерзание Гитлеру. Это было откровенное предательство союзника, и объявление 3 сентября Францией и Англией войны Германии являлось не более чем символическим актом, призванным прикрыть собственный позор.

В этой откровенно недальновидной позиции стран Запада, после того как они, включая Польшу, отвергли все благоразумные и дальновидные предложения Сталина, у него ни перед кем не было ни дипломатических, ни моральных обязательств. Он внимательно наблюдал за развитием событий и не спешил с вводом войск на польскую территорию. Поэтому Гитлер начал нервничать. И 16 сентября Москва получила новое обращение Риббентропа. Он писал:

«Если не будет начата русская интервенция, неизбежно встанет вопрос о том, не создастся ли в районе, лежащем к востоку от германской зоны влияния, политический вакуум… Без такой интервенции со стороны Советского Союза… могут возникнуть условия для формирования новых государств».