Майкл Хадсон - Убийство Хозяина: Как финансовые паразиты и долговое рабство разрушают мировую экономику

Маркс описывал ростовщичество как древнюю практику, независимую от способа производства, которая расширялась за счёт собственной динамики сложного процента, исторически бывшей паразитической. Ростовщический капитал «не противостоит труду как промышленный капитал», а «просто приводит этот способ производства в бедственное состояние, парализует производительные силы, а не развивает их». Ростовщичество передает собственность на активы ростовщикам, усложняя жизнь работнику, и тормозит промышленный капитализм, препятствуя развитию общественной производительности труда. «Ростовщичество централизует богатство в денежной форме... Оно не изменяет способа производства, но присасывается к нему как паразит и доводит его до жалкого состояния. Оно высасывает кровь производства, убивает его нерв и приводит к тому, что воспроизводство совершается во всё более скверных условиях».

Маркс полагал, что зависимость от ростовщиков в получении кредита будет сохраняться для нуждающихся людей, «таких лиц или классов ... которые не заимствуют в смысле, соответствующем капиталистическому способу производства». Но великим финансовым достижением промышленного капитализма было бы создание источника сбережений, более совершенного, чем потребительское ростовщичество и военные кредиты, которые характеризовали доиндустриальное банковское дело. Ростовщический капитал больше не смог бы мешать обществу реализовывать свой технологический потенциал после возникновения промышленной банковской системы, предоставляющей низкопроцентные кредиты для продуктивного инвестирования.

Маркс ожидал, что всё более капиталоёмкое производство потребует большего объёма кредитования. Вопрос состоял в том, как его предоставлять. Маркс, веря в движущую силу технического развития, утверждал, что судьба промышленного капитализма состоит в модернизации финансов, то есть превращении ростовщического кредитования в продуктивное промышленное банковское дело. Финансовые учреждения должны были стать средством планирования обществом будущего, поскольку банки будут реинвестировать свои процентные доходы в новые кредиты для расширения средств производства и выплаты процентов из прибыли.

Как выяснилось, Маркс оказался слишком большим оптимистом. В сущности, никто в его эпоху не был настолько пессимистичен, чтобы предвидеть, что банковское дело будет вести себя так, как сегодня, грабя капитал и увеличивая финансовые издержки производства. Маркс ожидал, что промышленные капиталисты будут формировать финансовые системы для удовлетворения своих потребностей, и предполагал, что выживут наиболее продуктивные банковские системы, чтобы служить промышленному хозяину и в своё время обобществить финансы. И действительно, казалось, что так и произошло в Германии, где «государственный социализм» Бисмарка нашёл свое финансовое выражение в рейхсбанке и других крупных промышленных банках, которые стали частью «троицы», включающей банковское дело, тяжёлую промышленность и правительство.

Возникновение немецкого промышленного банковского дела

Немецкая Историческая школа экономистов была одной из самых оптимистичных в своих ожиданиях того, что финансы будут способствовать промышленному процветанию. Вильгельм Рошер указывал на тот факт, что процентные ставки имеют тенденцию неуклонно падать с развитием цивилизации; по крайней мере, ставки падали со времён средневековья. На смену ростовщичества с его вековыми проблемами пришла более социально продуктивная кредитная система. Законы о кредитовании становились всё более гуманными, по мере того как по всей Европе число долговых тюрем постепенно сокращалось и одновременно более мягкие законы о банкротстве освобождали людей от необходимости начинать всё заново с нуля.

Немецкая промышленность, не имея средств, необходимых для масштабного расширения, полагалась на банки с широким спектром долгосрочных инвестиций и краткосрочного финансирования. Признавая, что реинвестирование прибыли в расширение производства ограничивало способность выплачивать проценты, банки охотно принимали часть своего дохода в более доходных обыкновенных акциях, то есть в акционерном капитале, а не в виде процентов по прямым займам. За этим идеалом сенсимонизма последовала простая наиболее прагматичная и прибыльная практика.

В Германии самым важным источником капитала стали владельцы банков, а не вкладчики, как в Британии (средний класс немецких вкладчиков возник лишь постепенно). Этот акцент на собственном капитале владельца побуждал немецкие банки к сопротивлению спекулятивным крайностям, обнаружившимся в американских финансах того периода. Кредиты и выпуски облигаций удерживались «на фактической денежной стоимости имущества финансируемой корпорации».

На другом конце спектра задолженности американские финансисты занимались разводнением акций, которые перефинансировали компании выпусками облигаций далеко за рамками их потребностей или способности выполнять свои обязательства. Разницу директора этих корпораций клали себе в карман, поэтому многие честные представители отрасли держались подальше от Уолл-стрит. Мошенничество было почти встроено в систему. Отличительной чертой «позолоченного века» Америки являлась способность инсайдеров не допускать законодательного закрепления финансовых проверок и на практике сделать безрезультатными попытки в этом направлении.

Не промышленность, а железные дороги (европейские страны сохранили их в государственной собственности) заложили основу фондового рынка Америки, который в основном использовался для создания трестов и монополий. Его героями были инсайдеры, свои люди, сколачивавшие состояния рейдами на фондовых рынках, политиканством при раздаче земли, манипулированием ценами на акции и выпуском облигаций для себя (и дружественных политиков и законодателей). Как оказалось, именно финансовая система победила в борьбе за выживание.

Первая мировая война и спор о немецком банковском деле по сравнению с англо-голландским

Когда в 1914 году разразилась война, казалось, что стремительные победы Германии над Францией и Бельгией отражали превосходящую эффективность её финансовой системы. Немецкому священнику-политику Фридриху Науманну и английскому экономисту Г. С. Фоксвеллу Великая война представлялась борьбой между конкурирующими формами финансовой организации, решавшей, кто возглавит Европу и, кроме того, будет ли на континенте экономика laissez faire (свободной конкуренции) или более государственно-социалистическая экономика. В1915 году, вскоре после начала боевых действий, Ф. Науманн обобщил философию континентального банковского дела в книге «Центральная Европа», на основе которой Г. С. Фоксвелл привёл свои выводы в двух весьма влиятельных эссе: «Природа промышленной борьбы» и «Финансирование промышленности и торговли». В частности, Фоксвелл процитировал утверждение Науманна о том, что «старый индивидуалистический капитализм, который он назвал английским типом, уступает новой, более безличной, групповой форме, дисциплине, научному капитализму, который он назвал немецким».