Андрей Фурсов - Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 4

Далее. Нынешняя страновая сеть корпораций различного типа — элемент мировой сети, причём различные её «узлы» связаны (в качестве зависимого элемента) с более крупными «узлами» на мировом уровне. При этом меньшие («страновые») узлы-клано-корпорации выступают в качестве средства передаточного звена, инструмента эксплуатации крупными узлами сети в целом и её «туземцев». В зависимости от того, под каким углом мы смотрим на многомерную сеть, а также на какую её часть, мы будем видеть разную картину, качественная суть которой, однако, не меняется с изменением уровня (мир — страна — клано-корпорация): внизу то же, что вверху — по Гермесу Трисмегисту. Примерно как на картине М. Эшера «Относительность».

— И как это влияет на внешнюю политику?

— У внешней оболочки клано-корпорационной сети под названием «государство», едва ли может быть сколько-нибудь цельная непротиворечивая долгосрочная внешняя политика: интересы узлов сети противоречат друг другу, а сами они не формируют единое целое; к тому же они включены в качестве зависимого элемента в крупные гетерархии. Какая в такой ситуации внешняя политика? Чаще всего — рефлексивные спорадические действия, краткосрочная реакция по продвижению бизнес-интересов той или иной клано-корпорации: имитация внешней политики соразмерна имитации социального государства. Поэтому когда говорят о провалах внешней политики, например РФ, о том, что постоянно допускаются одни и те же ошибки — потеря Центральной Азии, Армении, Украины, открытая ситуация в Беларусью — это неверная постановка вопроса. Это не провал. Это провал, если смотреть с государственной точки зрения; а с кланово-корпорационной, где главное — прибыль, гешефт, геополитические издержки («провал») — это то, чем можно пренебречь. Внешние политические провалы государства-скорлупы — это бизнес-победы проедающих его внутренности клано-корпораций. Аналогичным образом обстоит дело с коррупцией в силовых структурах. Не так давно генерал А. Михайлов, говорил о неких фактах, позорящих спецслужбы. Это так, если подходить к ним как к государственным структурам. А если смотреть на них как на коммерческие структуры (клано-корпорации) силового профиля, то это не позор, а бизнес.

Впрочем, в случае РФ есть нюанс: нет-нет да и пробьётся нечто похожее на цельно-государственное действие во внешней политике. Но происходит это вопреки природе сети и специфике её «геополитического облачения», а именно благодаря нескольким факторам. Во-первых, это наличие ядерного оружия — наследия Сталина и Берия. Во-вторых, это многовековая традиция имперской государственности, военно-государственнические традиции русских. В-третьих, это наследие социализма как мировой системы с СССР в качестве ядра. Наконец, в-четвёртых, как это ни парадоксально, это преимущество цивилизации, сохраняющейся, несмотря на продолжающиеся усилия оптимизаторов, над варварством — как внутрироссийским, криминально-капиталистическом по происхождению, так и тем, что сформировалось на постсоветском пространстве по периметру границ РФ.

Наличие всех этих материальных и организационно-исторических активов в руках руководства страны не может не служить государственническим контрбалансом негосударственности клано-корпораций (и их сети), особенно в условиях давления на них ПостЗапада, началом последней Большой Охоты эпохи капитализма, падением спроса на сырьё (последнее способно заставить даже антимодернизаторские элиты начать отплясывать «модерновую джигу») и сокращением «кормовой базы» илитки (с прямой и явной угрозой усиления конфликтов внутри неё, с одной стороны, и сопротивления населения растущему пропорционально кризису давлению на него сверху). Сочетание активов и условий позволяет, пусть и слабо, но надеяться, что точка невозврата в разгосударствлении власти у нас не пройдена. Нужно помнить, что в исторической России централизованная власть («государственность») — это функциональная среда жизни русских, а потому есть фактор не политики, «надстройки», а цивилизации, «базиса». Поэтому попытки разрушения русской государственности её внешними и внутренними врагами это не только и даже не столько политическая борьба, сколько подкоп под русский вариант европейской цивилизации, под русский социокультурный тип, курс на выжимание русских из истории. У русских — сложные отношения с собственным «центроверхом», который постоянно давит на них и в то же время определяет и определивает их экзистенциально-историческое поле физически и метафизически. Русские могут быть недовольны своим государством, критиковать его в лице его представителей, однако как только «центроверх» слабел или оказывался под угрозой разрушения извне, русские бросались его укреплять или, разрушая прогнивший (как это произошло в 1917–1929 гг.), воссоздавали на его месте новый ещё более сильный и жёсткий — адекватный внутренним и внешним обстоятельствам, которые по ходу истории становились всё жёстче.

Специфика нынешних обстоятельств такова, что одного лишь сильного государственного, институционально-иерархического уровня игры мало, необходимо комбинировать его с сетевым, выстраивая цепочки анклавов по типу цепочек «камней» в игре го, сокращая противнику «зону дыхания». Как учил Ленин, только комбинация легальных и нелегальных форм борьбы ведёт к успеху — в том числе на мировой арене; перефразируем: комбинация институциональных и сетевых форм и методов. Нужен асимметричный, неожиданный ход, обнуляющий шестисотлетнее превосходство противника и позволяющий переиграть «алхимиков Цифры» и «хозяев сетей» на их же поле.

— И каковы выводы из всего сказанного выше?

В сухом остатке. Нынешний мир стремительно меняется на наших глазах. Заканчивается, а точнее, закончилась постсоветская эпоха — в РФ, в СНГ, в мире. Да-да, и в мире, поскольку разграбление бывшей социалистической зоны буржуинами и их местными подельниками в значительной степени определяло динамику мирового развития вплоть до кризиса 2008 г.; затем наступил десяток лет инерционного развития. Теперь — всё.

На просторах бывшего СССР вынырнувший из лихих девяностых социум в течение двух первых десятилетий XXI в. характеризовался, помимо прочего, следующими чертами:

• относительной стабильностью, которая стала основой негласного социального договора между властью и населением;

• массовой поведенческо-психологической ориентацией на потребление;

• высокомерно-снисходительным отношением (мягко говоря) власти к населению (от игнорирования позиции людей по пенсионной реформе до домашних арестов под видом самоизоляции весной 2020 г.), которое, однако, долгое время не вызывало протеста.