Мартин Ли - Фашизм: реинкарнация. От генералов Гитлера до современных неонацистов и правых экстремистов

В краткосрочной перспективе основным выгодоприобретателем от новой военной политики Германии стала Хорватия, страна, возглавлявшаяся беспринципным оппортунистом, прибегавшим к лозунгам о самоопределении, чтобы манипулировать общественным мнением. Моральные качества президента Франьо Туджмана были столь же сомнительны, как и у его сербского коллеги Слободана Милошевича. Оба они были карьеристами, выступавшими за политику «сильной руки» вкупе с ультранационалистической мечтой о чистой национальной идентичности, которую следует сохранять любой ценой. Хотя и хорваты, и сербы уничтожали своих врагов с одинаковой жестокостью, Туджмана меньше критиковали за рубежом. Это частично объяснялось тем, что в начале гражданской войны Хорватию представляли жертвой агрессии со стороны сербов. Свою роль сыграло и запоздалое желание Туджмана заключить союз с боснийскими мусульманами. Туджман также завоевал симпатии Запада своими лживыми утверждениями о том, что Хорватия была демократическим государством, боровшимся против сербской коммунистической тирании. В ряде случаев НАТО наносила по сербам «удары возмездия», однако когда хорватские самолёты летом 1995 года преднамеренно обстреляли позиции миротворцев ООН, убив несколько человек, никаких ответных действий со стороны альянса предпринято не было [673].

Туджман тем временем увлечённо занимался переписыванием истории Хорватии. Его книга «Пустоши исторической действительности» минимизировала роль хорватов в геноциде сербов в годы Второй мировой войны. Туджман утверждал, что усташи убили намного меньше сербов, чем принято считать. Он также называл преувеличением и шесть миллионов евреев, «якобы уничтоженных» в годы войны. Его попытка преуменьшить значение Холокоста (это слово он всегда писал в кавычках) приветствовалась калифорнийским Институтом пересмотра истории. «В то время как в ряде стран подавляется ревизионизм в отношении Холокоста, в Хорватии он имеет поддержку на самом верху», — ликовали в Институте [674].

Вместо того чтобы отречься от пронацистского прошлого Хорватии, Туджман подчёркивал преемственность своего правительства и марионеточного режима усташей, отражавшего, по его словам, «вековечные чаяния хорватского народа». По настоянию Туджмана в стране была принята новая денежная единица «куна», имевшая хождение при усташах. В столице Хорватии Загребе Площадь жертв фашизма была переименована в Площадь хорватских властителей. Произошла реабилитация ведущих деятелей режима усташей, включая и римско–католического священнослужителя Алоизие Степинаца, сотрудничавшего с нацистами; именно он помог Анте Павеличу и многим его приспешникам бежать после войны в безопасные края. Правые хорватские эмигранты, особенно в Южной Америке, США и Канаде, активно содействовали приходу Туджмана к власти. Он отплатил им, назначив несколько бывших официальных лиц режима усташей на правительственные посты. Из уважения к своему главному стороннику Туджман позаботился о том, чтобы по хорватскому телевидению не показывали фильмов, изображавших Германию агрессором в годы Второй мировой войны [675].

Хорватия была не единственной восточноевропейской страной, исказившей историю военных лет, чтобы выставить в более благоприятном свете сражавшихся на немецкой стороне. Кампания по реабилитации маршала Иона Антонеску, жестокого лидера румынской «Железной гвардии», союзника стран Оси, пользовалась широкой поддержкой как среди оппозиции, так и среди членов правительства, пришедшего к власти в Бухаресте после «холодной войны». В мае 1991 года парламент Румынии почтил память Антонеску минутой молчания. Хотя этот жест и не был одобрен президентом страны Ионом Илиеску, он, тем не менее, сформировал правящую коалицию с участием ряда ультранационалистических партий, превозносивших Антонеску как жертву [676] , [677].

К 1992 году в Румынии была воссоздана «Железная гвардия». Её возрождению способствовала деятельность немецкого «Фонда Ганса Зайделя» (Hans–Seidl Stiftung), который был связан с баварским Христианско–социальным союзом — партнёром канцлера Коля по консервативной коалиции. Низкопоклонство перед Антонеску и «Железной гвардией» ярко проявилось на проходившем в июне 1995 года в Сигете (город на севере Румынии) симпозиуме, профинансированном Фондом Ганса Зайделя. Сопровождавшая его выставка демонстрировала положительные портреты ряда деятелей диктатуры «Железной гвардии» времён Антонеску, а также руководителя румынской секции нацистской партии Гитлера [678].

Фонд Ганса Зайделя также оказывал финансовую поддержку словацким сепаратистам. Для последних образцом было марионеточное государство отца Йозефа Тисо, существовавшее в годы Второй мировой войны и полностью соответствующее их мечтам о национальной независимости и суверенитете. Попытки реабилитации Тисо и его подготовленной немцами «Гвардии Глинки», сыгравшей важную роль в депортации в Освенцим около 70 тысяч словацких евреев, стали после «холодной войны» одним из основных направлений словацкой политики. Правящая коалиция во главе с Владимиром Мечиаром включала и представителей ультраправой «Словацкой национальной партии», открыто превозносившей Тисо. Станислав Панис, депутат Федеральной ассамблеи Словакии, с пренебрежением высказался о гибели в годы Второй мировой войны шести миллионов евреев [679].

«Народ, который не может отречься от своего фашистского прошлого, может осудить себя на фашистское будущее», — писал Майкл Игнатьев, канадский историк, публицист и политик. Это высказывание относится к большинству стран Восточной Европы, куда после распада СССР вернулись, чтобы мстить, радикальные националистические движения. Как и в Восточной Германии, многие здесь наивно ожидали быстрого перехода к процветающей экономике «свободного рынка». Однако вместо мгновенного улучшения ситуации демонтаж коммунистической системы привёл к бедности, бездомности, недоеданию, разгулу преступности и «беспримерному ухудшению благосостояния во всем регионе», делало вывод проведённое в 1994 году UNICEF исследование [680].

Искавшие козлов отпущения демагоги всегда использовали экономические и социальные трудности. Постсоветская Восточная Европа в этом отношении не стала исключением. Национал–шовинисты распространяли слухи о каких–то тёмных и злых силах, именно на них возлагая ответственность за обычные скрытые интриги. Антисемитизм снова стал «явным и тайным языком эксклюзионистов и ксенофобов от политики», и это невзирая на то, что евреев в большинстве мест уже просто не осталось. Нетерпимость принимала самые разные формы — от осквернения кладбищ неонацистскими вандалами до использования циничными политиками низменных инстинктов избирателей для завоевания голосов. Антисемитизм был своего рода показателем экономических и социальных бедствий, обрушившихся на бывшие коммунистические государства. Однако основной удар ксенофобского насилия пришёлся по более доступным целям: цыганам и национальным меньшинствам — именно за ними охотились банды скинхедов, действовавшие во всех странах региона [681].