Мартин Ли - Фашизм: реинкарнация. От генералов Гитлера до современных неонацистов и правых экстремистов

Однако в итоге Баркашов разочаровался в «Памяти», разрывавшейся на фракции и неспособной, по его мнению, проводить серьёзные антиправительственные акции. В 1991 году он создал свою собственную организацию — хорошо иерархически выстроенную военизированную структуру «Русское национальное единство» (РНЕ). Объединившее убеждённых сторонников расовой чистоты, РНЕ было крупнейшей и наиболее опасной из всех неонацистских групп, возникших в постсоветской России. Все вступавшие в РНЕ должны были принести Баркашову клятву в абсолютной верности. Сам Баркашов призывал к истреблению «расово ущербных людей» и «генетическому излечению» матери-России. Руководитель РНЕ часто выражал свои симпатии к «Адольфу Алоизовичу» Гитлеру. «Да, я нацист, — хвастался Баркашов. — Что в этом плохого? “Нацист” состоит из двух слов — национализм и социализм. Первое — это возвышение, возрождение своей нации, а социализм — социальная справедливость…» [689]

Одетые в военный камуфляж с напоминавшими свастику эмблемами на рукавах, члены РНЕ упражнялись в рукопашном бое и стрельбе, а также проходили политическую подготовку. Некоторые из молодых и хорошо тренированных боевиков приняли участие в обороне московского Белого дома, когда Борис Ельцин в октябре 1993 года распустил парламент страны и подавил своих противников с помощью вооружённой силы.

По мнению Баркашова, постсоветские руководители России были всего лишь наёмниками. «Наш главный противник совершенно очевиден — это мировой сионизм со своими весёлыми марионетками: Соединёнными Штатами и другими странами Запада, — заявлял руководитель «Русского национального единства». — Они пытаются разорвать и уничтожить Россию, потому что Россия — это единственная сила, стоящая на пути всемирного еврейского господства. Они также хотят превратить Россию в поставщика дешёвого сырья для Запада» [690].

РНЕ располагало офисом близ Кремля, не испытывало недостатка в финансировании и развивало связи со своими сторонниками во властных структурах России. Баркашов утверждал, что пользуется поддержкой высокопоставленных представителей армии, милиции, Министерства внутренних дел и бывшего КГБ. Официальный представитель МВД России Алексей Петренко подтвердил, что некоторые сотрудники этой структуры с симпатией относились к РНЕ: «Я уверен в том, что ряд наших офицеров разделяет взгляды Баркашова, однако они не высказываются об этом в открытую» [691].

Баркашов одобрял неудавшуюся попытку путча, организованную в августе 1991 года растерянными и частично утратившими чувство реальности советскими реакционерами. Этот напоминавший комическую оперу переворот создал предпосылки для более решительного захвата власти, теперь уже Ельциным, и ускорил крах СССР. К концу года из пепла советской империи возникла новая, суверенная Россия. Во внезапных переменах Баркашов видел для себя новые возможности. «Я нутром чувствую… наше время приближается», — утверждал он [692].

Распад Советского Союза стал одновременно и катастрофой, и катализатором правоэкстремистского движения в России, пытавшегося заработать капитал на утере ориентиров, отчаянии и унижении, охватившем многих жителей страны. Это трагическое событие на многие годы вперёд определило направление политики России. Когда в конце 1991 года Советский Союз перестал существовать, свыше 25 миллионов русских внезапно оказались на территории других государств. Именно они стали целью для все более напористого антирусского национализма — важной темы для Баркашова и других русских шовинистов. В то же самое время на территории России проживали представители более чем 100 национальностей. Как и немецкие неонацисты, русские фашисты играли на недовольстве по отношению к иностранцам и этническим меньшинствам, которые периодически становились объектом нападения банд ультраправых [693].

Помимо того что распад советской сверхдержавы привёл к исчезновению чувства личной защищённости и возникновению политической неопределённости, он обострил уже существовавший кризис российской идентичности, отчасти вызванный географическими причинами. Здесь имеет смысл вновь прибегнуть к сравнению с Германией с её часто менявшимися границами. Германия расположена в центре континента и разрывается между Западом и Востоком, а Россия протянулась на два континента. Русским всегда было сложно определить, относятся они к Европе, или к Азии, или, может быть, их ожидает некая особая «евразийская» судьба. В глубине национальной психики русских присутствует идея «Третьего Рима» — страны, которой доверена историческая и духовная миссия по спасению человечества.

Испытывая тягу в двух противоположных направлениях — к Европе и Азии, русская политическая культура оказалась фактически расколота между двумя лагерями: западников и славянофилов. Первый олицетворяла фигура царя Петра Великого, насмехавшегося над российской отсталостью и подчёркивавшего необходимость следовать примеру Запада. Представители другого лагеря утверждали, что национальные методы управления и институты в большей степени подходят России, нежели капиталистическая система экономики и демократическая форма правления. Убеждённые славянофилы, такие как Баркашов, умаляли значение западного материализма и осуждали эпоху Просвещения как источник морального разложения, который уничтожил древние русские ценности и отравил душу русских [694].

Озабоченность моральным вырождением либерализма вообще и американской культуры в особенности занимала центральное место в националистической мысли России. Подобным образом были одержимы и немецкие неонацисты. В этом и заключалась основа для идейной близости правых экстремистов обеих стран. «Мне ближе русские патриоты, нежели американские космополиты, — заявил проживавший в Гамбурге лидер неонацистов Кристиан Ворх, осуждавший Соединённые Штаты как поставщика декаданса. — Америка находится на другом континенте, и её народ — это не тот фольк (Volk), как мы понимаем это в Германии. Соединённые Штаты — это смесь различных рас». Ворх особо подчеркнул: «Русские — белые люди. Они социально и географически намного ближе к нам».

Именно об этом уже давно говорил генерал–майор Отто–Эрнст Ремер, однако противостояние США и Советского Союза исключало какую–либо возможность возрождения германо–российского союза. «У Ремера был ряд интересных мыслей, но он опережал своё время, — заметил Ворх, несколько раз встречавшийся со стареющей легендой нацистов. — Ремер хотел иметь дело с русскими коммунистами для продвижения немецких интересов, а не по идейным соображениям. В годы «холодной войны» это было нереально» [695].