Антон Лавров - Буря на Кавказе

Потенциально обнуляются российские успехи в Сирии. К югу в непосредственной близости эксцентричный и упрямый Иран. За Каспийским морем — постсоветские государства Центральной Азии, ищущие себе гарантий перед лицом Китая, взрывоопасного Афганистана, смены поколений в собственных правящих группах. Наконец, в пантюркистской риторике Эрдогана, при всех популистских заносах, вполне реально вырисовывается реваншизм на северном направлении, и это далеко не только молдавская Гагаузия, Чечня или Дагестан. Среди основателей современной Турции в начале ХХ в. ведущие роли играли эмигранты из Российской империи, особенно крымские и волжские татары. Эта историческая и подчас семейная память имеет актуальность не меньшую, чем армянская память о младотурецком геноциде 1915 г.

Во всем этом добросовестный выпускник Принстона и тем более Оксфорда не мог не заметить, насколько, mutatis mutandis (со всеми поправками), сегодняшние коллизии воспроизводят колоссальную борьбу ХІХ в. на пространствах от Крыма и Балкан до Кавказа и Тянь-Шаня, которую британцы называли Большой игрой (Great Game), а русские просто Восточным вопросом.

Карабахская война 2020 г. вышла за рамки постсоветского конфликта. Здесь полезна макроисторическая перспектива нескольких столетий, в которой двигаются геополитические континентальные плиты, периодически стабилизируясь на десятилетия и внезапно производя военные землетрясения и революционные извержения. Мы увидим, как вроде бы сугубо местные исторические факторы восходят к миросистемным подвижкам прошлого. Именно на генеральной карте локальные факторы выглядят менее сложными и уникальными, чем настаивают местные патриоты. Все вполне поддается анализу, если окинуть взором широкий горизонт мировой системы модерна. Как шутят профессора элитных университетов, если теорию нельзя объяснить студенту второго курса, то непорядок в самой теории.

Модерн наступил около 1500 г. с распространением огнестрельного оружия. Пушки сняли типично средневековую проблему феодальной раздробленности. Местные владетели больше не могли отсидеться за стенами своих замков. Ружья, косившие конницу кочевников, покончили с набеговой стратегией стяжания власти в степях. Оба сдвига вели к созданию нового поколения империй на пространстве от Китая, первым избавившегося от монгольского ига, до Испании, отбросившей арабов обратно в Марокко. Между Китаем и Испанией практически одновременно около 1500 г. возникло сразу три империи ислама: Великие Моголы Индии, шиитская династия Сефевидов в Иране и турки-османы, занявшие византийское пространство от Египта до Дуная.

Везение Московского царства — в удаленности от основных геополитических разломов той эпохи. Турки-сунниты почти 150 лет вели затяжные войны с шиитским Ираном (где властвующая элита говорила, кстати, по-азербайджански). Именно в этих столкновениях исламских тяжеловесов была буквально вытоптана и выжжена древняя территория Армении. Испанцы в Южной Америке нашли сокровища ацтеков и инков, а вскоре увязли в собственных религиозных войнах с протестантами Европы. Москва же оказалась на пределе логистических возможностей не только армий Гитлера и Наполеона, но еще поляков и шведов во времена Смуты начала 1600-х гг. России начала Нового времени противостояли лишь волжско-татарские ханства, за которыми начинались бескрайние просторы (и природные ресурсы) Урала и Сибири. Русские казаки и стрельцы прошли маршрутами тех же степняков в противоположном направлении, всего за столетие достигнув пределов Монголии и самого Китая.

Перескочим теперь в 1900 г. Что стало с Индией, Персией, Китаем, даже с Испанией, не говоря о Польше? Османы еще лавируют среди международных противоречий, но постоянно терпят поражения и теряют провинции. Иногда полезно взглянуть на карту глазами современного турецкого националиста. Что изменило мир, где теперь преобладали не Азия и исламские империи, а западные протестанты? Конечно, капитализм. Голландцы и англичане (американцы — их прямое ответвление) создали банки и биржи для финансирования своих военных усилий. Они поставили пушки на океанские корабли, производимые с индустриальным размахом. Ко всему остальному миру Запад приплыл, как варяги Нового времени, торговать, отбирать, поселяться. Единственное крупное государство, куда приплыть не получалось, — Россия.

Российская империя к 1900 г. давно овладела Закавказьем, хотя Северный Кавказ обошелся неожиданно дорого. Редко замечается контраст между ситуациями ХІХ в. в Чечне и будущем Азербайджане, где мусульман проживало гораздо больше. Российская империя столетиями успешно использовала в отношении присоединяемых народов одну и ту же стратегию включения в свою сословную иерархию части местных элит, готовой на компромисс ради укрепления своих привилегий. Это работало как в случае шведских и остзейских дворян Финляндии и Курляндии, так и в случае украино-казачьей старшины, татарских мурз и азербайджанских ханов. Трудности возникали там, где претендентов на дворянское достоинство оказывалось в переизбытке (польская шляхта и отчасти грузинские князья) либо таковых не находилось вовсе, как в вольных обществах Нагорного Дагестана и Чечни.

Но к ХХ в. внутренний договор элит царской России перестал работать. Отныне требовались не помещики и кавалергарды, а промышленники, инженеры, ученые. Однако университет также рассадник революционного студенчества и либеральной профессуры. Министр финансов граф Витте университеты открывал, а полиция закрывала — типичные противоречия реформ. Модернизация есть, однако, геополитический императив, а не философская смена ценностей и вех. Требовались современные заводы, ученые и школы. Иначе без спросу придут те, у кого это все есть, и сделают из вас сырьевую колонию — как после 1900 г. Япония пришла в соседнюю Корею. Модернизация Японии создала для России совершенно новый геополитический вызов с востока, обернувшийся проигранной войной и революцией 1905 г. С запада еще больший вызов являла Германия, объединенная Бисмарком. Это столкновение обернулось уже революцией 1917 г.

Россия в своем роде уникальное государство. Там, где после 1918 г. рухнули все империи-соперники, революционной контрэлите большевиков удалось воссоздать крупнейшее централизованное государство и затем рывком превратить его в военно-индустриальную сверхдержаву. Во главе ее не обязательно должен был оказаться грузин. Однако многонациональный состав советской элиты был предопределен не столько традициями империи, сколько интернационализмом коммунистической идеологии и ее модернизмом. Ленин и Сталин следовали идеям не только Маркса, но и совсем других немцев — Бисмарка, генерала Людендорфа, индустриального гения Ратенау. В 1945 г. был достигнут модернизационный и геополитический успех против Японии и Германии, о чем Витте и Столыпин могли только мечтать, скованные по рукам сословными предрассудками царизма.

Читать дальше