Дмитрий Орешкин - Джугафилия и советский статистический эпос

Настойчиво педалируя тему «безопасности Ленинграда», он шлет сигнал верстальщикам виртуальной реальности: про планы овладения всей Финляндией и про народное правительство Куусинена забыть! Этого не было. Не очень-то и хотелось. Зелен виноград в этой Финляндии… Они же встали на колени — ну и довольно. Однако, если война завершилась такой убедительной победой, зачем было убирать из наркомов верного Клима Ворошилова?

Но вернемся к устройству пропаганды. Воспоминания Н.С. Хрущева опубликованы в 70-х годах в Бостоне. Как ни относись к их автору, это уникальный источник инсайдерской информации. В СССР текст сразу назвали провокационной вражеской подделкой — а как же иначе. «Ледокол», согласно легенде, писался в Британии примерно на 10 лет позже. Л-Суворов Хрущева читал — и внимательно. Не мог не читать. Он часто пользуется неявными заимствованиями у него, в том числе концептуального свойства. Хотя ни разу не ссылается. Если где Хрущева и упоминает, то исключительно в созданном в брежневскую эпоху амплуа дурака-деревенщины, который только и смог, что разрушить замечательный сталинский порядок. Это соответствует постсоветской системе очевидностей, но не соответствует действительности. В частности, именно в эпоху Хрущева и под его энергичным давлением СССР перенес центр тяжести в обеспечении стратегического баланса с бомбардировщиков дальней авиации (американский подход, на копировании которого настаивал Сталин) на межконтинентальные ракеты. Результатом стал прорыв в космосе — начиная с первого спутника, Белки и Стрелки и вплоть до блистательного полета Гагарина. Однако в массовом мышлении Гагарин каким-то загадочным образом увязывается с именем Сталина, а Хрущев — одна сплошная кукуруза.

Миролюбивый плакат 1935 г. Автор Г.Г. Клуцис. Источник изображения: http:// maxpark.com/user/17729/content/5066318

В первом томе «Воспоминаний» он рассказывает о роли Сталина в подготовке пакта Молотова — Риббентропа исключительно в позитивном ключе. Органично принимая сталинскую прагматику (real politic) и легко игнорируя идейные шоры, которые вроде бы не велят коммунистам знаться с фашистами. В одной фразе Хрущев дает сжатое понимание того, что через 10 лет Л-Суворов развернет на многие десятки страниц:

«Сталин же считал, что с подписанием договора война минует нас на какое-то время. Он полагал, что начнется война между Германией, с одной стороны, Францией и Англией — с другой. Мы же будем иметь возможность сохранить нейтралитет и, следовательно, сохранить свои силы. А потом будет видно. Говоря “будет видно”, я имею в виду, что Сталин вовсе не предполагал, что мы останемся нейтральными до истечения этой войны: на каком-то этапе все равно включимся в нее» [246] Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть: Воспоминания: в 4-х кн. Т. 1. М.: Московские новости, 1999. С. 232. .

Вопрос лишь, когда включимся и в каком качестве. Хорошо бы в атакующем и победном! По свидетельству Хрущева, после подписания пакта довольный Сталин в узком кругу повторял: «Обману, обману Гитлера» (с. 626). Найти столь откровенный стиль цитирования вождя в других источниках того времени невозможно по определению. Суворов™ в «Последней республике» его беззастенчиво воспроизводит (без ссылки) и чуть-чуть искажает: «Обманул! Обманул Гитлера» (с. 54). Тоже знакомая манера: взять недоступное отечественному читателю издание, выдрать интригующий факт и, слегка поперчив, скормить любознательным соотечественникам с добавленным от себя гарниром. Техническая разница в том, что у Хрущева торжествующий Сталин прекрасно сознает, что интрига только разворачивается: «Тут идет игра, кто кого перехитрит и обманет» (с. 228). А для Суворова™ после «блистательного заключения пакта Молотова — Риббентропа» (с. 195) вопрос уже закрыт, грядущая победа СССР в мировой войне обеспечена. Поэтому у Хрущева (тот к данному моменту возвращается не раз) преобладает будущее время: «Обману, обману…». А в заимствованной у него интерпретации Суворова™ прошедшее: «Обманул! Обманул.».

В «Ледоколе» и последующих изданиях готовность Сталина к экспансии на Запад обосновывается многостраничными рассуждениями о советских танках, рассчитанных на продвижение по хорошим европейским шоссе, в том числе об А-танках — «автострадных». Свежий и потому сильный довод для многих советских читателей с инженерным образованием. И тоже сюжет, почерпнутый у Хрущева (по крайней мере, Хрущев компактно сформулировал его на 10 лет раньше). В главе «Вторая мировая война приближается» он с горечью пишет о своей неудачной попытке перевести военный автотранспорт на полугусеничный ход, как то было сделано у немцев:

«Враг учел повышенную влажность почвы на западной территории СССР и применил полугусеничные машины. Мы же этого не учли, так как хотели воевать только на вражеской земле, и поплатились за это» [247] Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть: Воспоминания: в 4-х кн. Т. 1. М.: Московские новости, 1999. С. 220–221. .

Как и в предыдущем случае, Суворов заимствует идею без ссылки, зато смело разворачивает и подгибает в нужную сторону. Хотение воевать на вражеской земле (его доказывать не надо — достаточно вспомнить боевые советские песни, публичные выступления отцов-командиров и многочисленные речи тт. Ленина — Сталина о победном марше социализма) незаметно преобразуется в готовность . Конкретное хрущевское наблюдение о транспортном дизайне как признаке сталинского экспансионизма у Суворова растянуто на нескольких глав. При этом гусеничный и полугусеничный ход немецкой техники Хрущев понимает как свидетельство заблаговременной подготовки Гитлера к удару по СССР. Поскольку это противоречит изящной гипотезе о Сталине, который-де принудил перепуганного Гитлера атаковать без подготовки, данная часть исходного сюжета у Суворова опущена.

Собственно, вся концепция Суворова тоже заимствована из воспоминаний Хрущева, где она как бы свернута в зародыше. Тот говорит про расчеты Сталина стравить Германию с Англией и Францией, но при этом сообщает и о его шоке и даже параличе воли , после того как Гитлер неожиданно легко опрокинул французов и стало понятно, что материальных факторов, удерживающих его от похода на восток, практически не осталось. Замечание о шоке Суворов игнорирует, но охотно берет у Хрущева свидетельство о желании Сталина способствовать войне в Западной Европе, развернув Гитлера туда лицом и обеспечив ему надежный тыл. Одевает эту короткую мысль в пышную терминологию «ледокола», украшает иллюминацией и запускает в кругосветное плавание. Но оставляет за бортом хрущевские наблюдения (а также замечание маршала Тимошенко и даже отчасти Жукова) о том, что на самом деле к лету 1941 г. советская армия была не готова ни к атаке, ни к обороне. В том числе потому, что был не готов ее системообразующий центр, функции которого Сталин взял на себя.