Иосиф Дискин - Альтернативы «российского прорыва»

Меняются также структурные направления потоков инвестиций, структура секторов экономики. Соответственно, меняются расклады в политико-экономических влияниях, их проекции в «коридорах власти». В ходе структурных реформ практически неизбежна и их пространственно-географическая проекция. Растет вклад одних регионов, снижается – других. Это, в свою очередь, означает, что в условиях быстрых перемен неизбежно растет политическая конкуренция между политическими представителями регионов. Во многих странах рост конкуренции между «успешными» и «кризисными» регионами не раз останавливал ход потенциально успешных преобразований.

Следовательно, необходимым условием успеха «российского прорыва» является прогнозирование последствий и мониторинга хода социально-экономических и социально-политических изменений, связанных со структурными переменами, неизбежными при реализации целей и задач «российского прорыва». Но это, в свою очередь, означает, что успех «российского прорыва» обусловлен пониманием причинно-следственных связей между социально-экономическими изменениями, осуществляемыми в ходе реформ «российского прорыва», с одной стороны, и их социально-политической проекцией, с другой. Этот тезис ведет нас к анализу макросоциальных процессов, создающих достаточно прочную внешнюю рамку, обусловливающую обсуждаемые взаимосвязи.

Однако приходится с грустью констатировать, что сегодня этой стороне преобразований уделяется не то что недостаточное, но просто ничтожное внимание. Сегодня даже не ведется сколько-нибудь масштабной теоретической дискуссии о характере макросоциальных преобразований [48]. Дело ограничивается сугубо идеологизированными спорами, в аргументах сторон даже не присутствует сколь-нибудь фундированная эмпирическая аргументация.

«В 2009 году американский ученый Томас Пепински опубликовал книгу “Экономические кризисы и крушение авторитарных режимов”, в которой попытался ответить на принципиальный для понимания природы таких режимов вопрос. Почему одни более устойчивы к внешним шокам, чем другие? В качестве объекта для изучения Пепински выбрал две страны, ставшие жертвами финансового кризиса 1997–1998 годов: Малайзию и Индонезию. Пепински был знаком с их жизнью не понаслышке: в Йельском университете вместе со степенью по международным отношениям он получил степень по лингвистике со специализацией в малайском языке, потом несколько лет работал в Джакарте и Куала-Лумпуре.

Случай, выбранный Пепински для анализа, можно с точки зрения сходств назвать лабораторным. В 1997 году на Азию обрушилось финансовое цунами (Россия стала его жертвой годом позже), страны региона столкнулись с бегством капитала, девальвацией национальных валют, резким падением уровня жизни, ростом цен, безработицей и политической нестабильностью.

Малайзия и Индонезия, похожие друг на друга как близнецы, отозвались на этот кризис совершенно по-разному. Авторитарный режим индонезийца Сухарто после года борьбы пал под ударами акций протеста. Авторитарный режим малайца Мохамада Махатхира устоял, хоть и понес некоторые потери. Сухарто ушел в отставку в мае 1998 года, а Махатхир успешно пережил острую фазу кризиса и даже выиграл выборы в парламент страны в 1999 году, хотя его партия, Объединенная малайская национальная организация, потеряла около 15 % мандатов.

Обе страны в 1997 году были сырьевыми экономиками с невысоким уровнем жизни, примерно одинаковыми темпами роста ВВП до кризиса. Степень неравенства в Малайзии была значительно выше, чем в Индонезии (значение коэффициента Джини в 1996 году – 49 и 30 соответственно). И Махатхир, и Сухарто были опытными диктаторами; Сухарто правил в Индонезии с 1967 года, Махатхир в Малайзии – с 1981-го. Оба проводили относительно либеральную экономическую политику, которая и обеспечила их странам бурный рост в начале 90-х годов прошлого века. Оба были так или иначе вовлечены в коррупционные сделки.

Барри Вейн, бывший шеф азиатского бюро The Wall Street Journal , в своей книге написал, что Махатхир нанес ущерб экономике Малайзии в размере 40 млрд долларов и использовал секретные фонды своей партии, чтобы скупать компании и участки земли для себя и своего окружения.

Сухарто ему ни в чем не уступал, скорее, превосходил: состояние его семьи в 1999 году журнал Time Asia оценил в $ 25 млрд. Оба закрывали газеты и давили на СМИ в своих странах, оба репрессировали своих политических противников, оба содержали собственную тайную полицию. Почему один режим рухнул, а другой устоял?

Пепински объясняет этот парадокс так: интересы коалиции разных общественных групп, поддерживавших Сухарто, противоречили друг другу. Когда грянул кризис, Сухарто не хватило денег, ума и терпения, чтобы всех их удовлетворить. Сухарто в 1997 году разрывался между старой буржуазией, по преимуществу состоящей из этнических китайцев и имевшей разнообразные деловые интересы во всех странах Юго-Восточной Азии, и новой буржуазией – местной по происхождению, тесно связанной только с экономикой Индонезии. Одни (старая буржуазия) хотели, чтобы Сухарто не мешал им выводить деньги из страны, другие (новая буржуазия) были уверены, что нужно закрыть границы, заморозить счета и защитить страну от колебаний курса валюты.

Пометавшись из крайности в крайность, Сухарто поставил на китайцев, сохранил свободу передвижения капитала (этого же от него, кстати, требовал Международный валютный фонд), но спровоцировал таким образом погромы в китайских кварталах, антикитайские демонстрации и, как результат, захват здания парламента протестующими и бегство капитала и китайцев в Сингапур, Гонконг, Тайвань и собственно Китай. В результате Сухарто лишился власти.

Интересы коалиции, поддерживавшей Махатхира, были более однородны, поэтому Махатхиру было легче удовлетворить их, справиться с кризисом и выстоять. Малайская буржуазия была монолитна, зависела преимущественно от национальной экономики, нефти и госзаказа и не имела обширных деловых интересов за пределами страны. Денежное предложение в стране контролировал Махатхир и его партия, банки – тоже они; буржуазия же, по сути, представляла собой класс управляющих, которых Махатхир и его соратники наняли для развития экономики.

Махатхиру не пришлось уговаривать буржуазию потерпеть, она понимала, что если диктатор потеряет власть, то его класс в одночасье лишится всего, чем владеет. Махатхир защитил национальную валюту, запретил вывоз капитала, увеличил социальные выплаты и сделал вид, что поделился властью с оппозицией. И выжил.

Как показал Пепински, устойчивость авторитарного режима непосредственно связана со способностью удовлетворять интересы общественных групп, его поддерживающих, даже если их интересы вступают в противоречия друг с другом. Различие между Индонезией и Малайзией заключалось в том, что один диктатор построил себе элиту с нуля, а другой инкорпорировался в уже существующий правящий класс. В кризис выстоял тот режим, чья элита была менее зависима от внешнего мира и менее самостоятельна. Противоречий между теми, кому нужно было помогать, в Малайзии оказалось меньше» [49].