Иосиф Дискин - Альтернативы «российского прорыва»

Параллельно к источникам телеологии, непосредственно связанным с иным, по сравнению с «генетиками», пониманием принципов развития, можно отнести конфуцианство. «Цзы-гун спросил об управлении государством. Учитель ответил: “В государстве должно быть достаточно оружия и народ должен доверять правителю”. Цзыгун спросил: “Чем прежде всего из этих вещей можно пожертвовать, если возникнет крайняя необходимость?” Учитель ответил: “Можно отказаться от оружия”. Цзы-гун спросил: “Чем прежде всего можно пожертвовать из оставшихся двух вещей, если возникнет крайняя необходимость?” Учитель ответил: “Можно отказаться от пищи. С древних времен еще никто не мог избежать смерти. Но без доверия народа государство не сможет устоять”» [54]. Здесь отчетливо виден акцент на социальные условия прочного государственного функционирования, интегральным выражением которых как раз и выступает доверие. Одновременно следует обратить внимание на различие в понимании источника этого доверия. Но важно отметить, что оба этих взгляда опирались на религиозный авторитет как источник легитимации статуса соответствующих воззрений.

На другом краю Ойкумены примерно в это же время Демокрит создавал собственные генетические представления: «Веленья законов надуманны, тогда как веленьям природы присуща внутренняя необходимость. Вдобавок веленья законов не суть нечто прирожденное, но результат соглашения, тогда как веленья природы, суть нечто прирожденное, а не результат соглашения [55]. Здесь следует обратить внимание на то, что «результат соглашения» Демокрит относил к процессам, генетическим по своему происхождению.

Наиболее ясно оппонирующую концепцию телеологического развития представил Платон, обосновавший, что источником нормы государственного функционирования должны стать концептуальные представления философов: «Пока в государствах не будут царствовать философы, либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино – государство и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди – а их много, – которые стремятся порознь либо к власти, либо к философии, до тех пор, дорогой Главкон, государство не избавится от зол, да и не станет возможным для рода человеческого и не увидит солнечного света то государственное устройство, которое мы только что описали словесно» [56]. Здесь следует обратить внимание на то, что Платон рассматривает знания и разум в качестве достаточно надежного источника для выработки целей государственного развития.

Для нашего обсуждения важно также обратить внимание на сохраняющееся до настоящего времени убеждение о пользе правления «просвещенного государя», вдохновленного учителями – «философами». Эта концепция доминировала в эпоху Просвещения.

Здесь следует обратить внимание на то, что тогда, да и по сию пору не различается аналитическая рефлексия реально идущих социальных процессов, с одной стороны, и концептуализация, основанная на априорно сформулированных логических построениях, с другой.

Генетические взгляды на развитие государства и общества (как и вообще взгляды на все сущее) развил Аристотель: «Общество, состоящее из нескольких селений, есть совершенное государство, достигшее, можно сказать, в полной мере самодовлеющего состояния и возникшее ради потребностей жизни, но существующее ради благой жизни. Отсюда следует, что всякое государство – продукт естественного возникновения, как и первичного общения: оно является завершением их, в завершении же сказывается природа. Ведь мы называем природой каждого объекта – возьмем, например, природу человека, коня, семьи – то его состояние, какое получается при завершении его развития. Сверх того, в осуществлении конечной цели и состоит высшее завершение, а самодовлеющее существование оказывается и завершением, и наивысшим существованием» [57].

Если развивать взгляды Аристотеля, то для эффективного государственного функционирования «всего-навсего» необходимо раскрыть закономерности «естественного возникновения» человека, семьи, государства. Но, как оказалось, «раскрыть» это очень непросто.

При рассмотрении принципов развития невозможно обойти и качественно иное измерение ориентиров этого развития. Ориентацию не на посюсторонние, а на потусторонние, «небесные» цели. Следует ясно понимать (что совсем непросто в условиях современного сознания), что многие века многие миллионы людей были готовы жертвовать условиями своей жизни, да и самой жизнью ради «царства небесного».

Игнорировать эти высокие устремления реальных людей и их готовность ради них переносить страдания сомнительно с точки нравственности, да и неосмотрительно. Третирование такого рода устремлений всегда остро переживается их сторонниками. Это, как показывает история, не раз приводило к разрушительным последствиям. Нет ничего страшней религиозных войн или же современных ипостасей такого же рода конфликтов.

О коллизиях этих устремлений писал Блаженный Августин – глубокий мыслитель, положивший, как представляется, начало всей европейской политической мысли: «Земной град, который верою не живет, стремится к миру земному и к нему направляет согласие в управлении и в повиновении граждан, чтобы относительно вещей, касающихся смертной жизни, у них был до известной степени одинаковый образ мысли и желаний. Град же небесный или, вернее, та часть его, которая странствует в этой смертности и живет верою, поставлен в необходимость довольствоваться и таким миром, пока минует самая смертность, для которой он нужен» [58].

При всем огромном уважении автора к тем, кто живет подвижнической жизнью ради «града небесного», сложившемся в результате повседневного общения с религиозной общественностью, видными теологами, в данной работе нет возможности более подробно рассматривать этот круг принципов [59].

Но ради справедливости следует добавить, что «российский прорыв» – необходимое условие реализации своих желаний и для приверженцев стремления «к царствию небесному». Наша собственная история показывает, что глубокий национальный кризис – почти неизбежная альтернатива «российскому прорыву» – вряд ли окажется благоприятным временем для благостной религиозной жизни. Для религиозного фанатизма, быть может, но для подлинно религиозной жизни вряд ли.

Оппозицией такого рода устремлениям к установлению на Земле принципов «царствия небесного» со временем стали выступать рациональные конструкции.

Здесь уместно привести слова Гоббса – основоположника этого умозрения, на авторитет которого ссылаются и по сию пору: «Под свободой, согласно точному значению слова, подразумевается отсутствие внешних препятствий, которые нередко могут лишить человека части его власти делать то, что он хотел бы, но не могут мешать использовать оставленную человеку власть сообразно тому, что диктуется ему его суждением и разумом.